— Что удалось выяснить об орбитальной станции?
— Ничего, кроме того, что она координирует работу пиратских судов по радио. На нее никто не прилетает и никто с нее не улетает. И радиосвязи она больше ни с кем не поддерживает.
— Что нового выяснилось о Марре?
— Только то, что в него невозможно проникнуть никому постороннему. На таких попытках мы потеряли троих, в том числе Машу. Подробности неизвестны. Просто ушли и не вернулись. Мы ведь работаем при постоянном радиомолчании.
— Что удалось установить о причинах похищения лайнера, на котором летели мы с Машей?
— Ничего. Совсем ничего. Слушай, как ни странно, но мы практически не выяснили ничего, до чего бы ты не додумался. Мы прослушиваем и просматриваем эфир в радиусе астрономической единицы, десяток наших субмарин следят за каждым шагом пиратов и подходами к Марру. Мы знаем имена, привычки и склонности примерно двух десятков человек с планеты и со станции. Но нам неизвестен путь, которым добыча попадает к адресату и, соответственно, сам адресат. Мы даже не уверены в том, являются ли командиры галер выходцами из нашего мира. Или это обученные аборигены. Или чужие, похожие на нас.
— А если взять пленного и допросить? Или захватить орбитальную станцию?
— Мы не можем там распоряжаться по-хозяйски. Это не наша территория. И, кроме того, мы не представляем себе, с каким противодействием нам предстоит столкнуться. Судя по гравитационному двигателю, уровень технического развития таинственных хозяев планеты выше нашего. Мы вынуждены вести себя неприметно.
— Зачем Маша пошла в Марр? — теперь вопрос задала Лита.
— Расставить подслушивающие устройства. Вернее предполагалось, что если ей удастся туда проникнуть и выйти назад, то на следующий раз она их расставит. А в тот раз у нее при себе ничего не было. Только одежда.
— В какое время суток она пошла, и каким путем?
— Ночью. Высадилась на ненаселенном берегу и направилась к храму.
— А другие?
— Так же. Только менялись места высадки. За всеми мы наблюдали в приборы ночного видения, пока они не скрылись за зданиями города. Ведь со стороны порта город охраняется и днем и ночью. А храм со всех сторон окружен жилыми домами.
— Их убила ночная стража. Оказаться на улицах ночью — самоубийство. Младшие жрицы убивают всех, кто вышел из дома после захода солнца. Но женщина может спокойно проникнуть в город днем.
— Одна из наших так и сделала, но за ней сразу увязались стражницы и не спускали с нее глаз ни на минуту. Она запомнила план города, но поставить клопов ей бы не удалось.
— Это если идти со стороны рынка. Но через поля или сады можно зайти незамеченной. Днем вся стража в порту.
— Днем невозможно незаметно высадиться. Вокруг много тех, кто ухаживает за посевами и насаждениями.
— Значит надо подождать там до рассвета.
Пока Виктор переваривал услышанное, поражаясь собственной несообразительности, Андрей переваривал тот факт, что Лита не только, не сказав ни слова, по существу приняла предложение о сотрудничестве, но даже это сотрудничество уже начала.
Учреждение оказалось совершенно не замаскировано. Вернее, замаскировано совершенно. Огромное здание с множеством контор, офисов, и всяких управлений, где никто и не заметит, если прибавится или убавится еще одно. Виктор встретил их у входа и проводил в их кабинет. Один на двоих. Два стола, инф и толстенная папка аккуратно подшитых разнокалиберных бумаг. Это оказалось дело о Букине. За его чтение он их и усадил.
На чтение и осмысление ушла неделя. Но, в общем-то, ничего нового. Просто множество отчетов о конкретных действиях, наблюдениях, проверках и исследованиях. Ни на какие новые выводы все это не наталкивало.
Познакомились и с несколькими сотрудниками. Среди них оказались и крепышка с мулаточкой. Глядя на нее, Андрей все старался припомнить, где он ее раньше встречал. Не во время опроса, а еще раньше. Наконец спросил, с какой она планеты. Оказалось, с Клайды. На этом и успокоился. В тесном мире небольшой колонии нетрудно запомнить даже незнакомого человека, а таких как Ретта не запомнить ну уж никак нельзя.
Не обошлось и без казуса. В этом полувоенном учреждении все сотрудники обязательно обучались применению оружия и рукопашному бою. И вот учитель — рукопашник вручил Лите огромный кинжал и приказал убить его. Выпендривался. У Андрюхи сразу в голове прозвенел звоночек, но прежде чем он успел вмешаться, Лита, ну солнышко, сказала, что по Земным законам людей не убивают. Учитель давай ее высмеивать да поддразнивать, пытался разозлить. Но тут Андрей подал ей команду нанести мастеру неопасное для жизни ранение. Через секунду тот с удивлением смотрел на торчащую у него из бока рукоятку, а Андрей вызывал скорую. Клинок прошел поверх ребер, но кровищи было… Потом занятия проводил другой учитель.
И еще одно происшествие. Но это уже совсем личное. Андрей вдруг заметил, что один из молодых ребят оказывает Лите знаки внимания. И как это вдруг его зацепило, аж в глазах потемнело от гнева. Однако сдержался и приступил к самоанализу. Тут же, на месте.
Что могло его так настроить? Во-первых, имя «ухажера». Педро Зурита. Он как минимум в двух книжках встречал отъявленных негодяев с такими именами. Ну, это недосмотр родителей. С этой ассоциацией он справился.
Во-вторых, и это хуже, он ведь привык относиться к Лите, как к непременной принадлежности своего бытия. Как к воспитаннице, как к спутнице, как к прислуге, наконец. А она — вполне сформировавшаяся личность, способная и на решения и на поступки. И уже далеко не беспомощная в этом мире. Ну, уж хозяйское чувство он в себе задавил. Прислушался. Нет, осталось еще что-то. Что-то такое, что не зацепила его логика, продолжало поддерживать в нем недовольство при виде мило беседующих Литы и Педро.
То, чего не понял разум, сказали глаза. Они вдруг прошлись похотливым взором по точеным ножкам, по тугой округлости бедер, по тому, что смело выпирало вперед из под блузки. И по прелестному личику. Ого. Да из дистрофичного заморыша произросло чудесное создание, способное вдохновить героя на подвиг, а поэта — на стих. Причем одним легким движением брови.
«Значит это ревность, — сообразил Андрей, — значит, я влюблен и нахожусь в весьма щекотливом положении, когда лишен возможности ухаживать за предметом своей привязанности. Вернее, еще хуже. В положении, когда к моему вниманию давно привыкли и даже не заметят, если я попытаюсь действием выразить свое особое отношение. Жаль, придется сразу объясняться. А то ведь уведут».
