Служитель ввел больного в полутемную комнату и, поклонившись, вышел.
— Доброе утро, мисс Майя! — весело воскликнул Бертон и официально Лаптеву: — Добрый день, мистер.
Англичанин не знал, кто его оперировал. Вообще Лаптева он видел впервые и смотрел на него с наглым любопытством.
"Красивый! — с некоторой завистью отметил Андрей. — Самоуверенный и, наверное, эгоистичный".
— Как вы себя чувствуете, мистер Бертон?
— Не сглазить бы, — небрежно ответил англичанин и повернулся к Майе: — Ну, моя дорогая спасительница, я с нетерпением жду минуты, когда смогу взглянуть на вас обеими глазами. Снимите к черту эти отвратительные бинты!
Очевидно, это был обычный тон разговора Бертона с дочерью Сатиапала, но сейчас он прозвучал столь бестактно, что Майя поморщилась и холодно спросила:
— Вы так уверены в успехе операции?
— Не допускаю ни малейшего сомнения! — Бертон вынул из кармана пачку сигарет и, даже не мысля об отказе, спросил, чиркнув спичкой: — Разрешите курить?
— Нет. В лаборатории не курят.
— Простите! — Бертон взглянул на него с насмешливым превосходством и швырнул сигарету в угол. — Вы, наверное, управляющий имением?
— Это тот, кто делал вам операцию! — сурово сказала Майя.
— Извините! — Бертон сразу утратил заносчивость и с оттенком заискивания спросил: — Господин доктор, как вы считаете, не время ли проверить последствия операции?
— Мы позвали вас именно для этого. Садитесь.
Бертон сел на стул спиной к окну, закрытому серой занавесью. Майя уверенными движениями сняла бинты и отошла в сторону. Лаптев осторожно приподнял с глаза больного тампон и приказал:
— Откройте глаза!
Скосив взгляд, он увидел, как напряглась и потянулась сюда Майя. Больной медленно поднял веки, и на его лице появилось выражение детского удивления и счастья:
— Сто чертей, вижу!.. Вижу, господин доктор! — он заморгал ресницами, закрывая то один глаз, то другой. — Вижу!
— Хватит! — Лаптев взял из рук Майи новый тампон и бинт и наложил на глаз больного повязку. — Можете идти. Следует ожидать, что операция прошла удачно.
Он вспомнил при этом, как тяжело было ему, не специалисту по глазной хирургии, сшивать многочисленные нервы, кровеносные сосуды, мышцы. Назвать операцию полностью удачной, конечно, нельзя. То ли мышцы пришиты не так, как следует, то ли больной еще не овладел ими в достаточной степени, но глаз косил, был необычным, похожим на протез. Это впечатление усиливалось еще и черным цветом, который не шел к выхоленным классическим чертам белокурого англосакса.
В тот раз Сатиапал не пришел на помощь Андрею Лаптеву, даже когда он по-настоящему запутался и, кусая губы, несколько мгновений в раздумье стоял над больным. Может быть, правильно: мастерству хирурга не выучишься, чувствуя над собой чужой глаз. Как неопытный пловец, попавший в водоворот, напрягает свои силы до предела и преодолевает страх перед водой, так и врач должен сделать не одну операцию самостоятельно, чувствуя полную ответственность за жизнь и здоровье больного.
— Ну, вот и все. Майя, — просто сказал Лаптев. — Что прикажете делать дальше?
Девушка улыбнулась в ответ:
— Приказывать должны вы. Я — только студентка.
— В самом деле? Я до сих пор не знаю, где вы учитесь.
— Здесь, — Майя провела вокруг себя рукой. — Я ни одного дня не училась в обычной школе и очень жалею об этом. Моими единственными учителями были отец и мать. На их счастье, я старательная ученица, да и они прилагали все усилия, чтобы я приобрела настоящие знания. Но я все же жалею, что не попала в обыкновенный колледж. Я слишком рано стала старой, да?
Она будто размышляла вслух, может быть, стараясь найти ответ на вопрос, который ее тревожил.
— Очевидно, да! — согласился Лаптев. — Мне было бы очень тяжело без друзей… и даже без недругов… Правда… "Правда! — добавил он, перехватив удивленный взгляд девушки. Оружие без действия ржавеет, мышцы бездельника теряют силу, а человек, выросший, как цветок в теплице, плохо приспособлен к жизни с ее борьбой.
Он заметил, как Майя внимательным взором обвела его широкие плечи и всю, может быть и неуклюжую, но полную сил фигуру. Ему был приятен этот взгляд.
— Я принимаю ваш комплимент, господин Лаптев. Говоря о нежизнеспособных, вы, наверное, имели в виду меня… Скажите, а если тепличное растение пересадить в обыкновенную почву, чтобы его палило солнцем, хлестало дождями и ветром даст ли оно ароматные жизнеспособные плоды?
— Даст. Если, конечно, не погибнет от резкой перемены условий.
Девушка задумалась и только после длительного молчания сказала:
— Меня ждала именно такая участь. Но помешала война.
Разговор прервался. Андрей Лаптев не хотел расспрашивать, а Майя, очевидно, считала, что и так рассказала слишком много.
Остаток дня они вдвоем работали в лаборатории.
После обеденного перерыва Майя сказала Андрею:
— Отец советует мне помочь вам в изучении какого-нибудь из языков Индии. Вы не возражаете?
— Почему же? Наоборот, я буду вам только благодарен. Может быть, это мне пригодится.
Он действительно собирался засесть за изучение "хинди" и предложение Майи было очень своевременным. Однако Андрей прежде всего подумал о том, что это даст ему возможность дольше бывать вдвоем с девушкой и ближе узнать ее.
— Мы можем начать сегодня же вечером, — сказала Майя. — Если хотите, встретимся в библиотеке, или… заходите ко мне.
— Хорошо, — согласился Лаптев.
Конечно, он пошел не в библиотеку. Ему хотелось посмотреть, как живет дочь ученого раджи.
Андрей не знал, — вернее забыл, — что здесь, несмотря на кажущуюся демократичность обхождения, все еще придерживаются тех строго очерченных норм поведения, которые называются "хорошим тоном", и множество условных преград отделяют высший класс от низшего.
Следовало доложить лакею о прибытии и ждать в гостиной, пока хозяин или хозяйка соизволят выйти к гостю. Но в имении было так мало прислуги, и гости появлялись так редко, что Лаптев прошел в покои дочери Сатиапала, не встретив никого.
Лаптев шел длинным рядом комнат, обставленных заботливо и со вкусом, и невольно узнавал их хозяйку с ее наклонностями и вкусами.
Его не удивляли идеальная чистота и уют покоев; почти все женщины отличаются любовью к аккуратности. Поражала многогранность интересов девушки. Андрей видел краски и палитры возле начатых и неоконченных полотен с, может быть, несовершенными, но смелыми в смысле тональности и композиции этюдами. Следующую комнату занимали всевозможные музыкальные инструменты, вплоть до арфы. Раскрытый рояль с нотами на нем свидетельствовал, что им пользуются часто. А дальше — вышивки, аппликации, смешные самодельные куклы из тряпок и бумаги. Небольшая лаборатория, стол с чертежными принадлежностями, развернутый учебник химии.
