Подкативший черный экипаж, сияя лаком, повёз нас к зданию у стены. В кабинете у Самого Главного ждал нас какой-то абориген.
Он произвел на меня странное впечатление. Хотя чем именно — я не помню. Я вообще плохо помню его внешность. Высокий лоб, совершенно голый череп, усталые глаза, в которых был виден ум и… одиночество. Этот странный и, как потом оказалось, желчный субъект был страшно одинок. Даже во время разговора с Самым Главным. Он то и дело нервно вздрагивал, оборачивался, почти беспрерывно курил. Но мне почему-то показалось: ко всему этому он привык не очень давно. Раньше он вёл себя иначе. Одним словом, я видел стёртый портрет. Как будто одну программу на плёнке недостаточно хорошо стёрли и тут же записали на кассету другую программу. Да, это был очень странный субъект.
И разговор у них с Самым Главным состоялся тоже странный, путаный. Я не помню его целиком. Помню, странный субъект сказал Самому Главному:
— Что происходит, я должен спрашивать у вас. Я был предусмотрительно лишён возможности хоть как-то влиять на ход событий.
— Некоторые даже не пытаются что-либо понять, — молвил Самый Главный. — Но, не правда ли, происходит что-то странное? Избыток оказался недостаточным. Изобилия не хватило не то что на всех — его вообще не хватило. Новое хуже старого. Всё, что делается, — делается наоборот, а это хуже, чем сознательное неисполнение. Может быть, это в самом деле поработали они? В конце концов, наш проигрыш в этом полушарии — их выигрыш в противоположном полушарии. Разве не так?
— Я бывал у них, — покачал головой странный субъект. — Они разные. Далеко не всем из них действительно выгоден наш проигрыш. А главное: то, что вас ужасает, ещё не есть самое ужасное. Произошло не самое худшее из того, что могло быть. Машина до сих пор в резерве. Иногда качнёт туда-сюда колёсами, втянет под жернова самых назойливых и неосторожных, да и опять стоит. Плохо, когда она заработает в полную силу. Тогда всем будет скверно.
— Какую машину вы имеете в виду? — уточнил Самый Главный.
— Опять-таки, не мне вам объяснять. Назовём её… ну, хотя бы машиной для прополки. Надо удивляться не тому, что мы плохо живём. Удивляться надо тому, что мы под вашим чутким руководством до сих пор живы.
— Кого вы имеете в виду, когда говорите: «под вашим»?
— А вы что, до сих пор утверждаете, что мы едины? Куда вы нас вели… не лично вы, а ваш предшественник, — туда и завели.
— Нет, нет, — решительно возразил Самый Главный. — Ставилась иная задача. И цели намечались верные!
— Не всё правильно намечено, не всё намеченное выполнено, — покачал головой странный субъект. — А главное, туман. Цель не видна. Только дураки могут кое-как существовать, не видя цели. А что могут дураки? Что им можно поручить? Даже первым двум поколениям, не говоря о третьем.
— Третье поколение?..
— Я вам говорил, вспомните. Могу повторить. Ваш предшественник почти достиг своей цели. Он умел отбирать и выращивать. Только не дожил до третьего поколения, до чистой породы. Не увидел итог своих трудов.
— Так, так, отбор, — заметил Самый Главный. — А каковы тогда принципы отбора?
— Если их можно назвать принципами, го они таковы. Что можно требовать от дурака? Чтобы не задавал вопросов. Чтобы не сопротивлялся и принимал со смирением все удары судьбы: накормили — так накормили, не накормили — так не накормили, самого съели — значит, так должно и быть…
Я вздрогнул. Неужели впрямь живоедство? А странный субъект продолжал:
— Чтобы он бестрепетно шел туда, куда посылают. Чтобы всему верил. Чтобы не хотел поумнеть. Чтобы вообще ничего не хотел, не требовал, даже не просил. Чтобы обходился малым. Дурак обязан свято усвоить: то, что нужно, падает в рот само, а что не падает, то — излишество, презренная роскошь и пережиток прошлого, если вообще не козни врагов. Ну, при всём при том дурак обязан трудиться. Он должен быть очень трудолюбивым, хотя, может, и не очень искусным… Вот, пожалуй всё. Кто не подходил под эти мерки, того выпалывали.
— Что-то я не помню ни одной… как вы говорите… прополки, — заметил Самый Главный.
— Ну, первую вы могли и не застать, — согласился странный субъект. — Или не помните. Молодость старается забывать плохое. Но вы должны помнить тех людей. И то время, когда слова ещё не утратили первоначальный смысл, люди не умели говорить одно, делать другое, думать третье, а бананы не выращивались за Полярным кругом…
— Бананы не могут расти за Полярным кругом, это противоречит законам природы, — напомнил Самый Главный.
— А я не говорю, что они росли, они выращивались. Впрочем, когда отменяются законы природы и вводятся новые, более понятные для дураков, могло быть всякое… Ну, так вот. Единственные, кто мог серьезно помешать развитию насаждаемой породы дураков, — так называемые умные. Они требуют для своего развития плодородной тёплой земли, а дурак на такой почве моментально гниёт. Правда, и умные могли довольствоваться малым. О, я хорошо помню! Они могли строить на голом месте, да так, что постройки были намного долговечнее создателей. Воевать голыми руками против бесчисленных врагов, не только погибая смертью героев, но и одерживая героические победы. Рядом с такими людьми хлюпики становились храбрее, слабые — сильнее. Но умные очень уязвимы. Они могут только жить, а не существовать. Они могут терпеть лишения, но для этого они должны видеть цель. Высокую цель, ради которой надо идти на жертвы. А цель начинала теряться за туманом. Грани стирались, контуры расплывались… Потом — мерзлота. Я знаю, что это такое. На ней почти невозможно выжить. Это чудо, что остались в живых хотя бы немногие.
Он в волнении вскочил, подошёл к окну. Затянулся дымом. Дым не хотел выходить из теплого кабинета в холодную тьму.
— Такой же мороз был там, — вздохнул странный субъект. — Мороз… Темнота… Далёкие, нереальные звезды сквозь полярное сияние… Нам не страшно было умереть. Мы боялись другого: что эта ночь протянется слишком долго и мы не дождёмся рассвета. У нас было так мало сил… Но я отвлёкся. На чем мы остановились?
— На том, что дураки не переносили тёплой почвы, — напомнил Самый Главный.
— Честно сказать, дураки сильно страдали и на мерзлоте, — покачал головой странный субъект. — Но им хотя бы создавались условия. Кто-то говорил: тепличные. Ну, во-первых, не тепло, а именно холод и твёрдая почва были нужны дуракам, чтобы сохранить их от разложения. А во-вторых, на теплицы и прочие умные штуки, при тогдашней хронической бедности, не хватало средств. Скажем так: создавались условия, благоприятнейшие из возможных. И главное тут — именно прополка. Чтобы кому-то дать, надо у кого-то взять. Или отнять, это гораздо быстрее. А что возьмёшь с дурака? С него и в лучшие времена взять нечего… Отнимали у умных. Лишали их всяческих средств к существованию — и кормили дурака, не способного прокормиться самостоятельно. Да вы и сами, наверно, знаете, как он беспомощен, когда запаздывают очередные указания из Центра… Тем не менее, дурак плодился. Росло второе поколение. Рядом, с великими трудностями, пробивалось второе поколение уцелевших умных. Машину снова пустили в ход. Опять брали и отнимали у умных, подкармливали дураков. Делалось это уже по разработанной методе: без прежнего кровавого хамства. Был человек — и исчез за табличкой «Посторонним входить не разрешено», вот и всё… Появились не только дураки-исполнители, но и дураки лидеры. Это — большой успех вашего предшественника: появились дураки-лидеры. Вдумайтесь, как это важно! Оставался последний шаг. Тогда бы ключ к новой породе был в руках у вашего предшественника. Но он не дождался…
