Сконцентрировав малую долю сознания на морщинке в зеркальном поле реальности первого порядка, я осторожно прикоснулся, вошел в контакт…
Крутая скала выступала из зарослей кустарника. Голые корни цеплялись за камень, как жадные руки. До человека в красном было тридцать футов. Я поскользнулся на гальке, рассыпанной по каменному ложу; он повернулся, глядя в ужасе.
— Нет!.. — крикнул он, нагибаясь за оружием первого обезьяночеловека.
Камень описал дугу, мягко лег мне под ноги.
— Не надо создавать лишних неприятностей, — сказал я.
Человек в красном закричал без слов — так мог бы кричать его далекий предок — и пропал снова. Сквозь миг света и тьмы я устремился за ним.
Жара и слепящее солнце напомнили мне Берег Динозавров — далекую страну в таком простом мире. Под ногами толстый ковер пыли, на горизонте — черная линия далекого леса. Совсем рядом человек в красном целится из какого-то оружия, компактного и плоского. За ним два низеньких чернобородых человека в засаленных балахонах из грубой черной ткани делают ритуальные жесты загрубелыми от работы руками.
Человек в красном выстрелил. Ливень розового и зеленого огня пролился безвредно, не задевая. В глазах человека мелькнул ужас — он исчез.
Глубокая ночь, под ногами — комья мерзлой земли, затянутое бычьим пузырем окно лачуги светится желтым. Он присел у низкой стены из каменных обломков, хочет спрятаться в глубокой тени, как испуганный зверь.
— Бесполезно, — сказал я. — Конец неизбежен.
Он исчез, захлебнувшись криком.
Небо, как воронка тысячи смерчей; молнии бьют сверху, сквозь клубящиеся облака, и снизу, срываясь с исхлестанных дождем голых скал. От камня поднимается пар. Под ногами слышен глухой рокот, будто обрушивается гребень огненной волны.
Он висит в воздухе напротив меня, материальный лишь наполовину: призрак далекого будущего на заре юности мира. Лицо — маска смертного ужаса.
— Ты себя погубишь! — Я повышаю голос, чтобы перекричать вой ветра. — Нельзя выходить так далеко за пределы радиуса действия…
Он пропал, я следом. Мы стоим на горбатом мостике без перил, над рукотворной пропастью в десять тысяч футов глубиной. Знакомое место: город пятой эры, год примерно двадцатитысячный от Рождества Христова.
— Чего тебе от меня надо? — прорычал он, оскалившись, как загнанный в угол хищник.
— Возвращайся, — сказал я. — Расскажешь то, что им полагается знать.
— Нам не хватило одного шага! Мы победили небытие — так мы думали!..
— Зачем же небытие? Вам остается ваша жизнь. Ее надо прожить. Все, что вы имели раньше…
— Все, кроме будущего! Мы ведь тупиковая ветвь, не так ли? Мы поглотили энергию тысячи энтропийных линий, чтобы гальванизировать труп нашей реальности. Но за нами ничего не последует, разве не так? Пустота — ничего больше.
— У вас есть свое предназначение. Своя роль. Вы ее сыграли; еще сыграете. Это неизбежно.
— Но вы… — Он глянул на меня через пропасть. — Вы — кто вы такие?
— Ты знаешь, каким должен быть ответ.
Лицо его белело, как лист бумаги, на котором написано: «смерть». Но разум не пошатнулся — тридцать тысяч лет естественного и искусственного отбора чего-нибудь да стоят. Он справился с паникой, не дал личности раствориться в ужасе.
— Когда… сколько еще осталось? — прошептал он.
— Вся жизнь исчезла в сто десять тысяч четыреста девяносто третьем году последней эры, — сказал я.
— А вы… машины, — с усилием произнес он. — Сколько еще?
— Меня отправили из локуса на Земле — по окончании последней эры четыреста миллионов лет… Сам я существую очень давно — срок покажется бессмысленным.
— Но — зачем?.. Если только… — Лицо осветилось надеждой, будто луч прожектора лег на темную воду.
— Матрица вероятностей до сих пор не разрешена в отрицательном смысле. Мы работаем над благоприятным решением.
— Но ты — машина, — работаешь, когда человека уже нет. Вымер несколько геологических эпох назад… зачем?
— В нас людская мечта пережила человеческую расу. Мы надеемся оживить мечтателя.
— И все же — зачем?
— Мы считаем — человек этого хотел бы.
Он рассмеялся; не хотел бы я услышать этот смех еще раз.
— Замечательно, робот. С этой мыслью, вместо друга и утешителя, возвращаюсь к своему призрачному бытию. Сделаю, что могу, ради твоего безнадежного дела.
На этот раз я не последовал за ним. Просто постоял на изящном мостике, наслаждаясь — в последний раз — симфонией телесного воплощения, вдыхая воздух невообразимо далекого века.
Потом вернулся — к месту происхождения.
Где предстал перед сверхразумом, частью которого являлся. Не отвыкнув еще от телесной оболочки, я воспринимал бестелесную мысль как громовой голос в просторном зале.
— Эксперимент оказался успешным: шлак убран с главной последовательности. Человек стоит на исходе первой эры — лишнее удалено. Теперь судьба человека в его собственных руках.
Услышано и понято. Работа закончена — мы победили.
Нечего больше сказать, незачем обмениваться данными и нет смысла скорбеть о достижениях человека, обреченных на гибель.
Мы сдвинули главный поток энтропии в далекое прошлое — в те времена, куда путешествие во времени невозможно по законам природы. Мировое государство третьей эры, Центральный коммутатор, звездная империя пятой эры, космическое здание шестой — они теперь боковые линии, их больше нет, как нет неандертальцев и тираннозавров. На главной последовательности осталась лишь древняя эра: человек двадцатого — железного — века.
— Но откуда нам знать? — спросил я. — Может, наши усилия так же тщетны, как и труды тех, что были прежде нас?
— Мы отличаемся от наших предшественников только одним: нас не пугает собственное исчезновение как результат нашего успеха.
— Потому что мы — машина. Но карги тоже были машинами.
— Они стояли слишком близко к своему создателю. В них было слишком много от человека. Мечтали жить и радоваться жизни, которой их наделил человек. Но мы есть Последняя машина — продукт миллионов лет машинной эволюции, неподвластный человеческим чувствам.
Мне захотелось поговорить о погоне, о смутном подозрении, заставившем бросить основную задачу — агента в черном, и сосредоточиться на карге… о поединке с суперкаргом, о беспомощной Мелии — пешке, заставившей робота перестараться…
Только это теперь — история. Меньше того, поскольку ни Центрального коммутатора, ни каргов, ни Берега Динозавров более не существует. Перемывание мертвых костей — удел человеческих существ, которым нужен повод для законной гордости.
