Самое обидное заключалось в том, что я опозорился в глазах не только моих ближайших коллег. Весть о нашем поединке стремительно разнеслась по институту. К концу третьей партии мне в затылок дышали не менее полусотни любопытных. Третий мат исторг у толпы стон разочарования. Я был окончательно унижен.
Евграф Юрьевич поднялся и удивленным взглядом окинул собравшихся.
— Вы что, все ко мне?
Толпа все поняла и стала рассасываться, попутно обливая меня презрением. Раздавались возгласы:
— Э-эх!
— Халтурщик!
— Ну что, съел?
Когда мы остались в своем первоначальном составе, шеф, смахивая шахматы в ящик стола, произнес:
— А теперь за работу, за работу! Хватит предаваться забавам.
Хороши забавы! Можно сказать, выставил на всеобщий позор. Впрочем, и я хорош, нечего было хвост распускать, словно павлин. Если на то пошло, у Иванова-Бельгийского я выиграл обманом, применив недозволенный прием. Рассудить по справедливости, я получил по заслугам. Рано или поздно все открылось бы — ведь эксперимент не вечен, — и тогда мне пришлось бы краснеть не только перед коллегами. Спасибо Евграфу Юрьевичу, что все закончилось, не успев толком начаться. Пожалуй, лучшего выхода из такого дурацкого положения я и желать бы не мог.
В тот же день я позвонил гроссмейстеру и отказался от участия в турнире, сославшись на срочную длительную командировку. Мне показалось, тот вздохнул с облегчением…
Вечером меня ждала еще одна неожиданность. Не успел я войти в квартиру, как Маша прошептала мне на ухо:
— Там тебя гость дожидается. Говорит, на рыбалке познакомились. Странный какой-то, все молчит и улыбается…
Я влетел в комнату. Навстречу мне поднялся улыбающийся командир звездолета в безупречной тройке и с массивными часами «Павел Буре» на цепочке в жилетном кармане. Мы крепко обнялись.
«Здравствуй, Николай!» — прозвучало в моем мозгу его приветствие.
«Рад тебя видеть, Арнольд!» — мысленно ответил я.
«Вот я и прилетел — как обещал».
«Спасибо, что не забыл меня».
«Да я только о тебе и думал все это время. У меня ведь, кроме тебя, настоящих друзей нет».
«И у меня с друзьями не густо. Выпьешь?»
«Не откажусь».
Маша стояла в дверях и с удивлением смотрела на нас Я прервал наш немой диалог:
— Познакомься, это Арнольд Иванович, мой самый лучший друг.
— Весьма польщен, сударыня, встречей с вами, — галантно поклонился Арнольд, а потом повернулся ко мне. — Мы уже полтора часа как знакомы. — Он улыбнулся.
— Правда, за эти полтора часа твой лучший друг и трех слов не проронил…
— Верно, неразговорчивый он.
— Молчание — золото, — добавил Арнольд.
— Коля ведь мне о вас ничего не рассказывал. Правда, он часто заводит знакомства на рыбалке. Но ни о ком не отзывался как о лучшем друге. И ни один из рыбаков не навешал нас. Вы первый.
— Вот как? Очень, очень рад. Что ж ты, Николай, своей очаровательной супруге обо мне не рассказал? Нехорошо как-то! — Он хитро сощурился. — Знаете ли, Мария Константиновна, он ведь не многим лучше меня — тоже молчун еще тот. Двое суток просидели с ним бок о бок, и если бы не осетр, я, наверное, его голоса так и не услышал бы. А вообще-то, по секрету вам скажу, он мужик ничего, можете не сомневаться.
Маша весело рассмеялась.
— А я и не сомневаюсь! Поужинаете с нами? Я пельменей налепила. Сибирские, с маслом.
— Не откажусь. Давненько я пельмешек не едал. Маша направилась было на кухню, но я остановил ее.
— Может, по случаю приезда дорогого гостя… а?… У нас, кажется, что-то с майских праздников оставалось…
— Ну что с вами поделаешь! Ладно уж, раз такое дело — и я к вам присоединюсь.
— Вот это по-нашему! — в один голос воскликнули мы с Арнольдом.
«А розы-то стоят!» — подумал Арнольд.
Я смущенно опустил глаза.
«Стоят… Только, знаешь, я чуть было их…»
«Знаю, все знаю. Главное, что ты все понял».
«Спасибо Маше, она их спасла».
«У тебя прекрасная жена!»
Вскоре мы уже сидели за столом, с аппетитом ели пельмени, запивая их вином, и весело болтали о всякой чепухе. А по телевизору тем временем шла то ли двадцатая, то ли тридцать пятая серия бразильского сериала «Рабыня Изаура».
Арнольд был сама любезность. От его молчаливости не осталось и следа. Словом, вечер пролетел незаметно, и, когда гость вдруг стал прощаться, я с удивлением обнаружил, что скоро полночь.
— Я провожу тебя, — сказал я, одеваясь.
— Вы на машине, Арнольд Иванович? — спросила Маша.
— Нет, что вы, Мария Константиновна, какая там машина! Да вы не волнуйтесь, я совершенно трезв. — Он понизил голос до шепота. — Я на летающей тарелке.
Она улыбнулась и погрозила ему пальцем.
— Только никому не говорите, что вы на этой., на тарелочке прилетели.
Арнольд рассмеялся, а я так и замер от неожиданности.
— Это почему же? — поинтересовался гость.
— Все равно никто не поверит. Скорее Николай за инопланетянина сойдет, чем вы.
Арнольд от души расхохотался.
— Надеюсь, ваша тарелочка еще посетит наше скромное обиталище?
Арнольд сразу стал серьезным.
— Не хотел бы обнадеживать вас. Но если у меня появится хоть малейшая возможность повидать вас с Николаем, я обязательно воспользуюсь ею. Поверьте, вы с Николаем — самые близкие для меня люди. Я ведь один в мире как перст. Ни друзей, ни родных, ни семьи. Все летаю по свету, как… — Он махнул рукой.
— Приезжайте! Мы будем вас ждать. Правда, Коля?
— Правда, — кивнул я.
— Не обещаю, — ответил Арнольд, — но очень буду, стараться. Прощайте!
Когда мы вышли на улицу, я спросил:
— Ты, правда, прилетишь еще, Арнольд? Он грустно покачал головой.
— Нет, Николай, больше мы не уводимся. Скоро закончится эксперимент, всякие контакты с тобой станут невозможными. Это закон. Но, поверь, я не покривил душой, назвав вас с Машей самыми близкими мне людьми.
— Жаль расставаться. Очень жаль… Постой, а где ж твоя тарелка-то?
— Да недалеко, за углом.
— Как, ты ее прямо на улице оставил? — удивился я.
— Зачем на улице? Тут у вас стройка есть. Так вот там за забором, я и оставил свою колымагу.
При призрачном свете луны мы добрались до заброшенной стройки, проникли сквозь дыру в заборе на ее территорию. И я снова увидел звездолет — тот самый. У меня вдруг сжалось сердце.
Мы обнялись в последний раз.
— Прощай, Арнольд!
— Прощай, Николай!
Через несколько минут аппарат бесшумно поднялся и унес в просторы Вселенной моего лучшего и единственного друга. Унес навсегда.
