Я медленно поплелся домой, пиная пустую консервную банку. Какой-то тип высунулся из окна и выразил в мой адрес некое не очень вежливое пожелание, смысл которого до меня не дошел.
Мне было грустно.
Никаких особенных причин не ехать в выходные на рыбалку у меня не было. Я просто забыл о ней. Из головы не выходили визит Арнольда и его слова о том, что мы больше никогда не увидимся. Зачем он так сказал? Ведь мог обнадежить, это было бы гуманно. Впрочем, там у них, на Большом Колесе, истина, возможно, дороже самой гуманной лжи.
Весь день сыпал мерзкий, холодный, напоминающий осень дождь, усугубляя гадкое расположение духа.
Чтобы развеяться, я решил все-таки навестить того филателиста с Авиамоторной. Маша вздохнула, отпуская меня, а сама решила повидать свою сестру, которая жила у черта на куличках. Василий третий день провожал друга в армию и домой носа не показывал.
На Авиамоторной филателиста я не нашел. Словоохотливый сосед сообщил, что тот буквально три дня назад переехал в центр, и дал его новый адрес. Я поблагодарил и отправился на поиски. Проплутав некоторое время, я наконец нашел нужный дом в двух шагах от гостиницы «Россия».
Я просидел у старого коллекционера битых четыре часа. Когда вышел на улицу, на Москву уже опустилась ночь. Мои шаги гулко отдавались в пустынных улочках. Дождь прекратился, но воздух был насыщен влагой до такой степени, что я не удивился бы, если бы из-за угла вдруг выплыла рыбина.
Марками, я увлекался с детства. В те далекие времена каждый второй мальчишка бегал с дешевым кляссером под мышкой. Все знали, что вон у того есть «колония», которую он отдаст только за три «Америки» или, в крайнем случае, за две «Африки» («Гвинею» не предлагать!), а у этого — полная серия (все двадцать шесть!) бабочек княжества Фуджейра, и он готов махнуть ее исключительно на серию афганских цветов. «Польша», «Румыния» и «Чехословакия» шли штука за две «наших». Изредка на марочном рынке всплывала экзотика вроде «Ньясы», «Кохинхины», «Фернандо По», «Занзибара» или «Оттоманской империи». Да, золотое было время!.. Большинство бывших мальчишек забросили кляссеры на чердаки. Я же остался верен этой страсти.
Шагая к метро, я мысленно все еще оставался там, у чудака-филателиста. Я перебирал в памяти десятки и десятки марок: потертые, прошедшие через многочисленные руки, потерявшие ценность из-за повреждения перфорации, но тем не менее представляющие немалый исторический интерес; и целехонькие, лишь пожелтевшие от времени… Целительный бальзам для моей страждущей души. Я никак не мог вспомнить, каким годом датирована итальянская марка с портретами Гитлера и Муссолини и сколько экземпляров из серии с изображением профиля Гинденбурга удалось собрать коллекционеру — тридцать шесть или тридцать восемь?…
— Эй, отец, курево есть? — услышал я вдруг грубый голос.
Передо мной стояли три парня. «Металлисты», - догадался я по их длинным в виде мокрых сосулек волосам, цепям и заклепкам на кожаных куртках. Таких молодчиков я обычно старался обходить стороной.
— Не курю, — соврал я и пошел было дальше, но услышат, как один из них процедил сквозь зубы:
— Жлоб! — и добавил кое-что, не подлежащее воспроизведению на бумаге.
Мне бы сделать вид, что не расслышал, но я остановился, проник телепатическим щупом в мозг каждого из металлистов и брякнул со злорадством:
— Это кто жлоб, я? А пачку «Винстона» кто зажал?
— Чево-о? — удивленно промычал один из троицы, тот, что с наручниками на поясе. — Какую еще пачку? Ты что, спятил, предок?
— Ну я тебе, положим, не предок! А пачку ты у Кинга свистнул, из сумки, десять минут назад, когда вы у «Зарядья» терлись.
— Что он там несет? — спросил у приятеля Кинг.
— А я почем знаю?
Кинг открыл свою утыканную заклепками сумку и нахмурился.
— Сигарет нет. Дэн, твоя работа?
— Да ты чего, Кинг, поверил этому плешивому? Чтоб я…
Но Кинг не слушал его. Он уставился на меня.
— Ладно, с Дэном я разберусь. Если что, он свое получит. А вот ты-то откуда знаешь про сигареты, а?
«Ах ты, сопляк! — возмутился я в душе. — Ты мне еще допрос учинять будешь!..»
— Ну хорошо, пусть плешивый, — усмехнулся я недобро, — зато чужих кассет, Кинг, я не продавал. Сколько Левон тебе за них отсыпал? По двести, если не ошибаюсь?
Кинг грозно двинулся на меня.
— Ну ты, — зашипел он, — заткни пасть, пока я тебе зубы не проредил!
— Это он о чем? — спросил третий, подозрительно косясь на Кинга. — Он что, о моих кассетах? А, Кинг?
— Да целы твои кассеты, целы! Отвяжись!
Кинг подошел ко мне вплотную, ухватился за плащ на груди.
— Откуда ты взялся, плешивый? Тебя что, Слон подослал?
— Убери руки! Слон влип с камешками, и ты знаешь это не хуже меня.
Удар в челюсть отбросил меня на середину мостовой.
— Да это же мент, у него на роже написано!
— Точно, мент! — подхватил Дэн. — Ну тогда другой разговор.
Я, кажется, слегка переиграл. Рассчитывал немного проучить этих лохматых грубиянов, но проучили меня. И весьма прилично. Дэн не стал выяснять отношения с Кингом, а врезал мне ногой поддых. Я ударился затылком о парапет и на миг потерял сознание.
— Ну что, плешь, расскажешь, откуда узнал о Слоне? — переводя дыхание, прохрипел Кинг.
И тут взвизгнули тормоза, раздался торопливый топот, крики:
— Стой!
Кто-то помог мне подняться.
— Зачем же вы, Николай Николаевич, лезете на рожон? — услышал я знакомый голос сержанта Стоеросова.
— Вы?!
— Да, я. Кто же еще! Из-за чего тут весь сыр-бор разыгрался?
Я пожал плечами и застонал.
— Ребра-то целы? Ну-ка, садитесь в машину!
— Зачем?
— Вопросы потом. Садитесь!
В милицейской «восьмерке» с синим «маяком» на крыше никого не было. «Значит, — решил я, — Стоеросов приехал один». Сержант сел за руль, я — рядом, автомобиль рванул с места.
— Куда вы меня везете? — с тревогой спросил я.
— Тех троих, значит, не испугались, — Стоеросов усмехнулся, — а мне — блюстителю порядка — веры нет. Так, что ли? Не волнуйтесь, Николай Николаевич, к вам домой мы едем. Доставлю вас в целости и сохранности. Вас там уже заждались…
— Кто? Жена?
— Мария Константиновна останется ночевать у сестры.
— Так кто же меня ждет?
На всякий случай я решил порыться в мыслях сержанта, но натолкнулся на непреодолимую стену. Я почувствовал неясную тревогу.
— Не нужно было упоминать про Слона, — вдруг сказал Стоеросов. — И про камешки, и про кассеты — тоже не нужно.
