— Ты и сейчас очень даже ничего.
— Макс, я же лучше знаю, вся эта мишура…
— Я не про мишуру.
— Лучше молчи. Они меня продали этому Мохену, когда мне было шесть лет.
— Двадцать лет назад… — машинально считаю я.
— Что? Да, двадцать лет назад. Он стал меня учить… всем премудростям. А эти тут же смотались, только их и видели! Понятия не имею, что с ними стало. Если бы не Конрад… ладно, не важно. Макс, это же ты тогда притащил всю ту толпу народа?
— Я просто струсил. Они сами за мной потащились.
— Струсил? А мне ты показался совершенно бескрышным типом.
— Черта с два! Вся моя, как ты говоришь, бескрышность как раз от страха и идет.
— Я, конечно, не знаю… Я ведь всегда дико боялась этого Мохена… так вот: ты мне тогда показался гораздо страшнее.
— Я и есть страшнее… в каком-то смысле.
— Макс, не говори так!..
— Но я же застрелил Конрада!
— Я знаю, почему ты застрелил Конрада.
— Да-а? — делаю карикатурно-удивленное лицо. — Так расскажи мне!
— Ты и сам знаешь.
— Все равно — скажи.
Но Хуанита молчит, и мы снова смотрим друг на друга, и в ее печальных глазах я вижу один огромный вопрос: «Почему же все это случилось ТАК?»
Может, и правда не надо ничего говорить…
Но она все-таки произносит:
— Макс, ты не хуже Конрада. Просто он — это он… был. А ты — это ты.
— …был, — автоматически добавляю я, но, кажется, шутка вышла неудачной.
— Нет, Макс, ты — есть. И будешь… А-а-а! А-а-а-а-а!!! — вдруг кричит она, конвульсивно вздрагивая всем телом.
— Что, Хуанита?! Что? Нога?
Но она не отвечает, а продолжает трястись, как в лихорадке — в глазах светится безумие.
Вот так, Макс! Ты сидишь здесь, рядом, ты видишь ее страдания, и ты ничем не можешь помочь. Совершенно ничем. Что может быть страшнее?
За минуту она успокаивается, только еще продолжает негромко стонать и всхлипывать. Потом поднимает голову и смотрит на меня в упор:
— Макс, пока я не передумала… Ты можешь сделать доброе дело?
Почему мне кажется, что в ее вопросе скрыт подвох? Потому что никто не станет просто так просить «сделать доброе дело»?
— Что я должен сделать?
— Уходи… только сначала… — долгая пауза, пока Хуанита наконец решается: — застрели меня.
— Нет!.. — инстинктивно отвечаю я.
А ведь страшно подумать — несколько часов назад ты был рад сделать это!
Вот она, правда, Макс! И не надо никаких выдумок…
— Нет, не спорь, послушай… Я ведь немного врач, поэтому я знаю… Я потеряла много крови… и еще потеряю. А наша аптечка куда-то пропала… да и все равно она ни на что серьезное не годится. Я протяну не больше суток… А ты еще можешь спастись!
— Я выберусь и вызову помощь. А потом вернусь за тобой.
— Нет, Макс. Это как минимум неделя… я столько не проживу… И я не хочу мучиться… Лучше сразу… Макс, пожалуйста!
Черт побери! И что же ты теперь собираешься делать?
— Я не могу, Хуанита.
— Сможешь. Ты должен!..
Вот дерьмо! Ты же будешь проклинать себя за это всю оставшуюся жизнь!
Жизнь? О чем ты, Макс, какую жизнь? Оставшиеся дни… или часы… или минуты.
Все равно…
Медленно отхожу на несколько шагов — так почему-то мне кажется проще. Теперь вытащить импульник… а ведь он до сих пор совершенно не пострадал! Хотя — если бы и пострадал, есть ведь запас, один черт… И что тут сложного? Поднять, прицелиться… почему же так дрожат руки?! Какая разница — стрелять в ужасную шипастую тварь, или… Ведь движение одно и то же: прицелиться и нажать. Почему же это так трудно?
Триста шестьдесят девять… Двадцать пять…
«…вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет. Пиф-паф, ой-ой-ой…»
Прицелиться и нажать…
— Макс!..
— Ну что тебе еще, сука?!
— Макс, не надо! Не стреляй, нет! Я хочу жить!.. Убери… Убери имп, ты, гад, сволочь! Нет…
Проклятье! Попробуй разберись, чего нужно этим женщинам! Может быть, потому я и старался поменьше с ними связываться?
Да нет, не потому. Сам знаешь… ладно, не сейчас.
Опускаю импульсник… И что же ты сделаешь теперь? Неужели просто так повернешься и пойдешь? Неужели ты считаешь, что так будет лучше?
— Макс, не уходи… не бросай меня… Останься, Макс!.. Пожалуйста, останься со мной!.. Я прошу, я умоляю… Макс, ты же человек!..
Черт побери! А ведь ты мог бы и вправду остаться с ней! Посмотри на вещи реально: скорее всего ты вообще не выберешься из этих пещер. А если и выберешься — то Хуанита сказала верно: как минимум, неделя. А неделю я и сам не протяну. Тогда какой смысл? Почему бы не скрасить девушке последние часы ее жизни… и самому себе заодно? В конце концов, она опытная… и потом, вы оба этого хотите. Для тебя ведь секс всегда был не больше чем вариантом развлечения, а тут, можно сказать, первый раз будет по-настоящему, от чистого сердца… первый, он же последний. Оба получите удовольствие, и хотя бы закончите жизнь по-человечески…
— Макс! Я… — но слова вдруг теряются в новом мучительном крике.
Что она хотела сказать? «Я тебя люблю?»
Глупости…
Черта с два, Макс, какое удовольствие?! Едва передвигающийся, ставший инвалидом урод — и почти одноногая женщина? О каком удовольствии ты говоришь? Очнись! Не смеши людей, в конце концов!
Макс, ты можешь хотя бы раз в жизни сам принять решение? Не искать причины и оправдания, а просто…
Просто сделать.
Говорят, добрые дела не нуждаются в оценке? Предположим, что те, кто так говорят, правы.
Всего один выстрел. Всего одно пятнышко на лбу. Всего один негромкий стон…
А теперь — прочь отсюда! Прочь, ты, негодяй, предатель, урод, убийца, монстр с человеческим лицом! Да будь ты проклят, гореть тебе в аду до скончания веков!
Плевать. Это будет потом. А сейчас твоя задача — дойти. Еще и потому, что она так хотела.
Подобрав рюкзак, медленно, размеренно, опасаясь на каждом шагу потерять равновесие, ухожу в черноту круглого туннеля, оставляя все дальше позади себя следы отвратительного злодеяния…
* * *
Это был обычный день, всего лишь один из множества однообразных дней моего пребывания в комплексе Уттара. Помнится, с самого утра я был не в настроении, мне не хотелось никуда ходить и ничего делать. В голове крутились самые разные беспорядочные мысли, но в конце концов они зафиксировались на одной. Я подумал: почему бы мне не поговорить сегодня о том, что уже давно меня мучает? Сказано — сделано: тут же, пока запал не прошел, я дал запрос на связь человеку, который уже давно заменил мне отца.
— Ричард, мы можем поговорить?
— Конечно, Макс, ты знаешь, я всегда рад с тобой поговорить.
