Мы с ним не встречались со дня моего переезда. Проблема как вести себя? Вроде бы не совсем чужие, почти родня. В то же время — по разные стороны баррикад. И баррикады эти — Гималаи.
Старику было не до моих проблем. Едва я зашел, сунул мне распечатку радиограммы.
— Только что приняли.
Очередное сообщение полковника Севцова: находимся там-то, делаем то-то. Но в конце текста абракадабра — нф?!?. Буквы и знаки ничего мне не говорили.
— Помехи? — предположил я.
Долин отмел бородой.
— Шифрограмма. Чтобы понял только я.
Так я узнал то, о чем догадывался и раньше: Федор и Долин пользовались своим шифром, когда нужно было передать что-то, имеющее отношение к парасвязи. В том сообщении брат бил тревогу. Пытался-де выйти на меня, и Ольгу, но безуспешно. Ничего нового предложить не может, как быть дальше?
— Что скажете? — спросил старик упавшим голосом. А что я мог сказать? Все мы здесь и без шифрограммы знали, что затея сдохла.
— Передайте, — говорю, — привет. От меня — персональный. Обнимаю, целую.
Долин болезненно поморщился.
— Бросьте эти ваши... Будто не понимаете — сейчас не до шуток. Он ждет ответа.
— Вот и ответьте: счастливого возвращения, а на все остальное — три заветные буквы. Шифром передать сможете? Лучше открытым текстом.
— Да поймите же вы наконец! — взорвался старик и, схватив меня за плечо, стал тормошить, как дряблый мешок с опилками. — Ваш брат в отчаянии. Он может пойти на что угодно, на любую авантюру, любую глупость...
И до меня вдруг дошло: может!
— Что вы от меня хотите? — спросил я, вырываясь из цепких рук Долина.
— Давайте подумаем вместе, как отговорить полковника Севцова.
— Отговорить от чего?
— От всего. Чтобы он ничего не предпринимал.
— А так и передайте ему: никакой парасвязи, ко всем чертям. Мы, мол, здесь уже прикрыли лавочку, пусть и он вешает замок. Полный карантин.
Старик покачал головой:
— Боюсь, это только подстегнет его. Он сразу же сделает то, что решил.
— Думаете, уже решил?
Ответа я не услышал. Достав из кармана платок. Долин прошелся по лысине — так его разжарило.
— Вы лучше знаете брата. Представьте себя на его месте. Что могло бы вас остановить?
— Понятия не имею.
— Не торопитесь, подумайте. Попробуем уточнить ситуацию...
Ему, с его железной логикой, не потребовалось много слов, чтобы обрисовать, в какой ловушке очутился брат. Капкан, настоящий капкан. Оправляясь в экспедицию к Р-облаку, Федор сам себя повязал по рукам и ногам, поклявшись доказать что-либо одно — есть парасвязь или ее нет. Причем доказать любой ценой. Долин, догадавшись о его неотступной решимости, запретил: любой ценой — не надо. Была надежда — и мы работали на нее, — что связь состоится и до крайности дело не дойдет. Но когда стало ясно, что эксперимент провалился (по чьей вине, сейчас неважно), Федор оказался перед выбором: вернуться с клеймом болтуна или попытаться еще что-то сделать. А сделать уже ничего нельзя было, разве что то самое «любой ценой». И мы нисколько не сомневались в его выборе.
Я еще раз подтвердил:
— Ни за что не откажется. Он не умеет отступать.
— И все же надо что-то придумать. Может, даже обмануть, сыграть на его слабостях.
— По этой части вы мастер, — не упустил я возможность подколоть.
Но он продолжал, будто не слушал моей реплики:
— Постарайтесь вспомнить, что для него... как бы это сказать... самое дорогое. Говорят же: дороже жизни. Нечто такое. Отец, мать — понятно, но кроме них. Кстати, вы очень любите брата?
Вопрос застал меня врасплох
— Ненавижу!
— Ясно. А он вас?
— Взаимно.
— Это уже что-то. — Долин, как мне показалось, повеселел, даже ласково обнял меня за плечи. — Так мы ему и отпишем. Мол, ваш любимый брат, то есть вы, опасно болен, при смерти, на этом поставим точку. Пусть переживает. Возможно, это его отвлечет...
Такое придумать мог только дьявол. И все же я с надеждой посмотрел на шефа: а что, вдруг номер пройдет? Для нас уже все средства были хороши.
У тебя не появляется иногда такое желание — потеряться. Не просто спрятаться от всех, скрыться — это можно где угодно, хоть у себя дома — заперся, отключил телефон и сопи себе в обе дырочки. А именно потеряться. Как бы невзначай, без всякого умысла. Пошел куда глаза глядят, без цели и направления, брел, брел и очутился черт знает где. Не обязательно в лесу или степи. В том же городе, среди людей. Но чтобы все вокруг — незнакомое, чужое. Крутишь головой по сторонам и не врубаешься — где это ты? В то же время не скажешь, что заблудился. Блуждают — это когда куда-то идут и сбиваются с пути, теряют ориентиры. А тут — как потерявшийся ребенок. О детях не говорят заблудился. Они теряются.
Я потерялся в парке.
Как шатался по городу — помню. Как зашел за ограду — тоже помню. Людей было не густо, но были. Сразу у входа на скамейке обжималась джинсовая пара. Навстречу, едва не задев меня, прохилял смурной мужик, насквозь пропитанный, хоть отжимай, бормотухой. За деревьями поодаль резвилась громадная чёрная псина, спущенная хозяином с поводка. В конце аллеи маячили еще двое. Я наугад свернул на ныряющую в кусты тропу и, изрядно поплутав, неожиданно вышел на площадку аттракционов.
Вот здесь и почувствовал, что потерялся. Птенцом выпал из гнезда. Шмякнулся, таращусь — понять ничего не могу. Не доходит.
Вокруг ни единой души, а аттракционы работают. Вовсю разбегаются лодки-качели, кружит карусель, вздымается «чертово колесо». Все в движении, скрипит и жужжит, огни горят — и никого. Впрочем, меня это не очень смущает. Допускаю, что люди есть, их даже много. Но я не хочу их видеть и потому не замечаю. Они сами по себе, я сам по себе. Меня, значит, тоже никто не замечает.
Подхожу к билетной будке. Дай, думаю, загляну. Раз аттракционы работают, кто-то должен продавать билеты. Не бесплатно же!
Сунулся в окошко, а там — Ольга. На столике перед ней билетные книжки, в ящике деньги. Опять же не нахожу ничего удивительного, что она здесь. Почему бы ей и не быть за кассира? «Покататься, — спрашиваю, — можно?» Она улыбнулась, хитро подмигнула. «Проходи, — говорит, — так, без билета. Сейчас провожу». Вышла из будки и потащила за руку к «чертову колесу» на посадку. Колесо как вращалось, так и вращается. Мы на ходу вскочили в люльку, и нас понесло. Поднимаемся выше, выше, конца подъему нет. И тут я замечаю, что люлька пошла по кругу вниз, а мы с Ольгой как бы на весу, парим над парком. Нам на эти фокусы наплевать, поговорить надо.
— Не знал, — начинаю, — что ты здесь подрабатываешь.
— Да нет, — смеется, — даже не представляю, как быть кассиршей.
