— Я бы советовал на завод, в цех. Посмотрели бы, кто сейчас за вас, студентов, трудится.
— Как это за нас? Мы тоже работаем, и не меньше других. Мы не нахлебники. В нашем государстве все равны.
Вежливая предупредительность, с какой Жора начал разговор, исчезла, показалось плохо скрытое самодовольство.
Павел Иванович с минуту молчал, разглядывая студента. Интересно — что у него за душой?
— Да, конечно, равны, — согласился он после паузы. — У нас все работают. Только глубокие старики да инвалиды живут за счет государства. Но есть молодые, здоровые люди, которые готовятся к делу. Это студенты. На них работает народ. И потому они в неоплатном долгу перед страной. Но далеко не все это чувствуют. — Павел Иванович вскинул глаза и строго посмотрел на Кучинского. — Вы как будто бы морщитесь?
— Но ведь у большинства студентов есть родители, — обидчиво возразил Жора. — Они дают нам возможность учиться и не работать. Я, например, не получаю стипендии.
Курбатов удивленно взглянул на него.
— Вы, значит, считаете, что народ тут ни при чем, если папа вас кормит, одевает и обувает? А кто строит для вас дворцы науки с лабораториями, библиотеками, спортивными залами и даже с бассейнами? Кто содержит профессуру, ассистентов, лаборантов, счетоводов, дворников, уборщиц — целую армию людей, которые работают на вас? Многие десятки тысяч тратит государство на каждого студента за время его обучения.
— Вкладывает как в сберкассу. Потом отработаем.
— Вы уверены? — Курбатов иронически прищурился и, не получив ответа, сказал: — Даже из отличника не всегда получается хороший работник. А бывают и пустоцветы. Хорошо бы их распознавать раньше, еще до поступления в вуз.
Кучинский обозлился:
— При чем тут пустоцвет? Не всякий же может быть изобретателем. Есть такие, что звезд с неба не хватают, а устраиваются — дай бог каждому. Один мой приятель кончил институт, и его сразу же взяли в министерство. Да не как-нибудь, а заместителем начальника отдела. Повезло товарищу…
— Бедный малый, — искренне посочувствовал Курбатов. — С этих лет — да в кабинет! Но не сможете ли вы сказать, зачем молодому инженеру министерство, коли он еще не работал на производстве?
Тут Кучинский сообразил, что ему не следует спорить с Курбатовым невыгодно. Он вежливо поддакнул, а для себя решил: «Неисправимый чудак этот Курбатов! С луны он, что ли, свалился? Даже странно, как ему доверяют руководство лабораторией. Неужели он до конца своих дней останется наивным ребенком? Очень нужно производство! Пошлют в пустыню, инженером на строительство нового фотоэнергетического поля, — сохни там от жары. Удовольствие маленькое».
Жора Кучинский был твердо убежден, что попасть «с этих лет в кабинет» высшее счастье для молодого специалиста. По настоянию матери отец уже «провентилировал вопрос» об устройстве сына в министерстве, но надежда была слабая. Младший Кучинский решил действовать сам. На худой конец можно согласиться на лабораторию в каком-нибудь столичном научно-исследовательском институте. Шут с ней, с фотоэнергетикой. Можно испытывать фотоэлементы для кино…
— У меня к вам, Павел Иванович, просьба, — Кучинский скорчил слащавую мину. — Нельзя ли с ближайшей оказией посылочку матери отправить? Сухофрукты здесь замечательные. Курага — как янтарь, а персики… — он поцеловал кончики пальцев.
— Что же вы из Ташкента не отослали?
— Закрутился, Павел Иванович. В самый последний момент вспомнил. Пришлось сюда везти. Прошу извинить, но: я и на вашу долю захватил.
— Напрасно.
Кучинский показал в улыбке золотой зуб.
— Пустяки, Павел Иванович. Вам некогда, а я это сделал заодно. И не вижу ничего дурного в том, если мы, молодые, пусть хоть в мелочах, будем внимательны к старшим. Тем более что работать я у вас не собираюсь. Через месяц расстанемся, как в море корабли.
— Ну, это как сказать. Если здесь построят медный комбинат, понадобятся и специалисты нашего дела. Ведь это первый выпуск.
— Да, конечно. — Кучинский вздохнул и снял шляпу. Ему стало жарко. — Гора с горой не сходится… Простите, я должен выключить термокамеру, уже время. И, обмахиваясь шляпой, он исчез.
Курбатов пошел дальше по краю светящегося поля, думая об этом студенте, о техниках, с которыми он еще не установил нужного контакта. Невольно вспомнилось сегодняшнее смущение Багрецова. Да, странно, очень странно. А многозначительный взгляд Кучинского?.. Хотелось бы лучше думать о людях. Мелочь, все это мелочь. Но, поди ж ты, не выходит из головы! И этот разговор с Кучинским. Не взять ли его на работу? Человек он исполнительный. Что же касается науки, то она сама заставит себя полюбить. Ведь Кучинский еще очень молод. Однако трудные, каменистые дороги под палящим солнцем, в дождь и ненастье ему, кажется, не по нутру. Видимо, он ищет тайную тенистую аллейку, по которой можно пробежать к успеху, засесть в кабинет и не думать о том, что дороги в науку бесконечно длинны и нет им ни конца, ни края…
В зеркальном поле горела луна. Мерцали крупные южные звезды. Ничего этого Курбатов не замечал. Перед его глазами возникали давно покинутые родные места.
Привык он к здешнему щедрому солнцу, к вечной зелени на берегах озер и каналов, нравились ему и рощи саксаула — скупого, жестколистого, богатые ташкентские сады и виноградники, ароматные чарджуйские дыни. Пусть пески окружают эти благословенные места, но и пески отступают перед упорством и разумом человека. Прекрасный край, где солнце трудится вовсю.
Курбатов знал, сколько оно дает тепла. Аппараты, привезенные техниками из института метеорологии, передавали на центральный пульт и температуру, и силу света, и спектральные данные. Он мог узнать, много ли днем падает на землю ультрафиолетовых лучей, сколько вечером — инфракрасных…
А там, в родных местах, на полях Орловщины, совсем иное солнце — скупое, не горячее. Зимой его не допросишься, а летом часто видишь только сквозь облака. Стрелки фотометров отклоняются еле-еле, а термометры-самописцы вычерчивают спокойные кривые, редко поднимающиеся выше двадцати градусов. Разве это работа?
Во всех областях средней России земля получает от солнца сиротскую долю тепла — во много раз меньше, чем на юге. Если бы где-нибудь неподалеку от Орла или Смоленска построить зеркальное поле, такое же, как в Узбекистане, то оно бы себя не оправдало. Солнце выдавало бы свой жесткий паек, да и то летом. А зимой редкие холодные лучи, процеженные сквозь густое сито облаков, могут лишь заставить почернеть фотопластинку, а чтобы дать солидную энергию для моторов и освещения — это почти безнадежно.
