Курбатов назвал себя и грубовато заметил:
— Что-то я вас здесь не встречал.
— Я тоже, — с некоторой заносчивостью отпарировал молодой инженер. — Но с вашими работами встречался. Кстати, мне пришлось докладывать о вашем последнем предложении.
— Ну и что же? Есть решение?
— Будет, — уклончиво ответил Чибисов. — Простите, вы не видели пятого номера нашего журнала? Наверное, почта приходит нерегулярно?
— Есть такой грех. А что там, статья по фотоэнергетике?
— Нет, о других делах, поважнее.
И Чибисов протянул Курбатову журнал, который открывался статьей о новой атомной электростанции и перспективах развития атомной энергетики.
— Да, этим можно гордиться, — проговорил Курбатов, быстро перелистывая страницы. — Так, так… Принцип интересный, но об этом я уже знал.
Посматривая на него сквозь очки, Чибисов чего-то выжидал, наконец, спросил осторожно:
— А не думаете ли вы, Павел Иванович, что нам придется пересмотреть планы на будущее?
— Обязательно. В практическом решении вопроса атомщики оставили нас далеко позади. Помню, когда я услышал по радио об их успехах, то для меня это было вроде как звук трубы. Он зовет нас…
— Куда, Павел Иванович? — с подчеркнутой безнадежностью перебил его Чибисов. — У них беспредельные возможности. А мы чем занимаемся? Ну, что стоит ваше опытное поле, с жалкой тысячей киловатт, когда у них уже сотни тысяч?
Курбатов вздохнул. Как скоро этот мальчик сделался ограниченным чиновником, который дальше своего носа ничего не видит. Оперирует цифрами, а они для него сухие, неодушевленные. Разве в мощности дело? Стране нужна дешевая энергия, добытая любыми путями: с помощью атомного котла, силы падающей воды, ветра, солнца. И через сотню лет будут работать гидростанции, ветряки, фотоэнергетические поля. Все останется, кроме тепловых электростанций, где сжигаются уголь и нефть.
Задумчивость Курбатова Чибисов расценивал по-своему: «Конечно, неприятно, когда тебе перебегают дорогу. В самом деле, кому сейчас нужны курбатовские плиты?»
Он важно откинулся в кресле и, похлопывая себя по коленям, цедил снисходительно:
— Ничего еще не известно, Павел Иванович. Проект находится у министра. Он вас, наверное, вызовет. Но в крайнем случае мы найдем применение вашим новым плитам. Не пропадут. Нас уже запрашивали из Туркмении — строится консервный завод. Потом еще нужны походные бани для изыскательских партий. А на днях мы получили письмо из Главного управления госцирков…
Курбатов резко повернулся и, ни слова не сказав, вышел.
Что спросить с мальчишки Чибисова? Неумен и бестактен. Но он осторожен и не стал бы высказываться столь резко о постройке нового опытного поля, если бы не знал точки зрения своего начальства. Спасибо за предупреждение. И Курбатов, минуя все промежуточные инстанции, попросил доложить о себе министру.
Министр, человек средних лет, с голубыми глазами, в безукоризненно сшитом ярко-синем костюме, вышел из-за стола и направился к изобретателю.
— Я хотел бы знать — стоит ли мне рассчитывать на постройку нового опытного поля? — спросил напрямик Курбатов, усаживаясь в предложенное кресло.
— Рассчитывать вы должны, — сказал министр, садясь напротив. — Но приготовьте надежное оружие. Противники у вас серьезные.
— И много?
Министр засмеялся.
— На ваш век хватит. — И заговорил уже другим тоном: — Поймите, Павел Иванович, что фотоэнергетика уже перешагнула ведомственные рамки нашего министерства. Приходится оглядываться на соседей, советоваться с ними. Вот почему мы еще пока не решили вопрос о новом строительстве. Место для него очень неподходящее.
— Почему же неподходящее? У меня полные расчеты.
— Полные? А вот знающие люди утверждают, что вы недостаточно проверили возможную усталость фотослоя и что неизвестно, как поведут себя плиты «К-8» при сорокаградусных морозах. Кроме того, специалисты указывают на неоднородность ячеек, ссылаются на значительный обратный ток.
— Неправда. В последних образцах обратный ток уменьшен…
— Вот именно — в образцах. А что будет при серийном выпуске? Но я не хочу вас пугать. — Министр придвинулся ближе к Курбатову и понизил голос: — Кроме того, не всем специалистам, критикующим ваш проект, можно верить. Есть еще такие, которые больше всего заботятся о чести мундира. Как это, мол, нас не спросили и вдруг придумали какую-то фотоэнергетику? Но в основном вашим проектом занимаются люди, искренне заботящиеся о судьбах советской науки. Вы же понимаете, Павел Иванович, что новая лаборатория обойдется в миллионы рублей. Приходится быть осторожным.
Кто же с этим не согласится? Курбатов еще и еще раз проверит новые плиты. Можно здесь, в лаборатории, на заводе. Пусть проверка будет самой жесткой. Надоели мелочные придирки противников. Министр не знает, а жаловаться неудобно. Понимает ли он позицию руководителя лаборатории солнечных термогенераторов? Почему тот категорически возражает против объединения термоэлементов и фотоэлементов в одной ячейке? Очень просто: это грозит слиянием двух лабораторий в одну, и неизвестно еще, кто там будет начальником…
Разумеется, сей начальник тщательно (и очень умело!) скрывает истинную причину своего недовольства проектом Курбатова, находит в нем десятки мелких погрешностей, раздувает их в непреодолимые пороки. А так как в этой технике понимают пока немногие, то очень трудно уличить его в передержке. И с мнением его тоже считаются. Авторитет.
Прощаясь с министром, Курбатов остановился в дверях.
— Я еще раз проверю наиболее уязвимые места в проекте, проведу новые испытания. Но палок в колесах не избежать.
— Не бойтесь. Палки ломаются.
И вот, несмотря на то, что плиты восьмого сектора работали безотказно уже не один месяц, Курбатов заставил себя позабыть об этом и начал испытания заново. В лаборатории стояли белые, герметически закрытые шкафы. В одном из них была создана тропическая жара, в другом — арктический холод, в третьем создавалась сырость. Внутри по стенкам текла и испарялась вода.
В эти шкафы Курбатов закладывал испытываемые плиты, потом через несколько суток вынимал их и проверял в работе. Он создавал для них невыносимые условия: сразу же из холода перебрасывал в жар, потом поливал искусственным дождем и вновь замораживал. Такого климата на земном шаре не существует, но Курбатов с ожесточением мучил свои ячейки, чтобы никто не мог спросить: «А скажите, Павел Иванович, вы пробовали их на пятидесятиградусном морозе? Ведь в среднерусской полосе такая температура вполне вероятна». И Курбатов спускал температуру в камере холода до семидесяти градусов. Ячейки работали нормально.
