«На этот раз мне еще труднее», — подумал Пол. Он уже истратил силы в борьбе с искушением тлелаксу. И вот все сначала… «Снова ощутить присутствие Чани…»
— Пусть он замолчит! — Пол обратился к Айдахо на боевом языке Атридесов и услышал, как тот двинулся к карлику.
— Хозяин! — пискнул Биджаз.
— Если любишь меня, — сказал Пол на том же боевом языке, — помоги мне. Убей его прежде, чем я сдамся!
— Не-е-ет! — завопил Биджаз. Его вопль внезапно оборвался хрипом.
— Я оказал ему любезность, — проговорил Айдахо.
Пол наклонил голову, прислушиваясь: плакальщиц уже не было слышно. Он подумал о древнем обряде Свободных, который сейчас совершается в глубинах сьетча, там, где племя получает воду.
— Выбора не было, — сказал Пол. — Ты понимаешь это, Дункан?
— Понимаю.
— Есть вещи, перенести которые нельзя. Я вмешался во все возможные будущие, которые мог создать. Но в конце концов будущее создало меня.
— Милорд…
— Существуют во Вселенной вопросы, на которые нет ответа. Ничего… Ничего нельзя сделать.
Говоря это, Пол чувствовал, как разрывается его связь с видением. Мозг его закрылся, ошеломленный бесконечными возможностями. Последнее его видение было как ветер, дующий где угодно и когда угодно.
Мы говорим о Муаддибе, что он ушел в страну, где не оставляют следов.
Вступление к «Символу веры квизарата».
Плотина, удерживающая песок, — внешняя граница растительности, окружающей сьетч. От нее ведет к пустыне каменный мост, начинающийся у ног Айдахо. Утес сьетча Табр вырисовывается за ним в ночном небе, свет обеих лун заливает его край. Справа, у воды, виднеется сад.
Айдахо остановился у края пустыни и взглянул назад, на цветущие ветви над тихой водой, и на четыре луны — настоящие и отраженные. Стилсьют вызывал ощущение грязи на коже. Влажные резкие запахи, минуя фильтры, заполняли его ноздри. Зловеще смеялся ветер, пролетая через сад. Айдахо вслушивался в ночные звуки: в траве, у воды, пробежала кенгуровая мышь, ястребиная сова протяжно закричала в тени скалы, из дюн донесся свист ветра…
Айдахо обернулся на звук шагов и увидел лейтенанта. Это он отвел Пола в пустыню. Потом он вернулся и доложил о сделанном. А Пол ушел в пустыню — как Свободный.
— Он был слеп, действительно слеп, — говорил Тандис, будто оправдываясь. — У него до этого были видения, но…
Лейтенант передернул плечами. Слепой Свободный должен быть оставлен в пустыне. Муаддиб может быть императором, но он также и Свободный. Разве он не распорядился, чтобы Свободные берегли и растили его детей? Он же Свободный!
Пустыня напомнила Айдахо скелет: посеребренные луной ребра скал торчат в песке, а дальше начинаются дюны.
«Я не должен был оставлять его одного ни на минуту, — думал Дункан. — Я знал, что было у него на уме».
— Он сказал мне, что будущее больше не нуждается в его физическом присутствии, — сказал Тандис. — Уходя, он обернулся. «Теперь я свободен», — были его последние слова.
«Проклятие!» — подумал Айдахо.
Свободные отказались послать топтер на поиски: спасение было против их древних обычаев.
— Там Муаддиба ждет червь! — сказали они и начали петь о тех, кто отдан пустыне, чья вода идет Шаи-Хулуду: «Мать песка, Отец времени, начало Жизни, позвольте же ему пройти».
Айдахо сел на плоскую скалу и посмотрел в пустыню. Ночь покрыла ее маскировочными пятнами. Невозможно было сказать, куда ушел Пол. «Теперь я свободен».
Айдахо произнес эти слова вслух и удивился звуку собственного голоса. Он вспомнил день, когда взял маленького Пола на морской рынок на Каладане, вспомнил ослепительные блики солнца на воде, богатства моря, выставленные на продажу. Он припомнил Гурни Хэллека, играющего на бализете, радость, веселье, смех…
Гурни Хэллек. Он обвинил бы его в этой трагедии.
Воспоминание о музыке поблекло.
Айдахо вспомнил слова Пола: «Существуют во Вселенной вопросы, на которые нет ответа».
Он подумал о том, как умрет Пол в пустыне. Быстро, убитый червем? Медленно, от палящего солнца? Многие Свободные в сьетче говорят, что Муаддиб никогда не умрет, что он ушел в мир, где возможны все будущие, что он будет жить всегда, бродя по пустыне даже после того, как перестанет существовать его тело.
«Он умирает, и я бессилен помешать этому», — подумал Айдахо.
Он начинал осознавать, что есть какая-то изысканная деликатность в такой смерти — без следа, без останков, без могилы — ею служит вся планета.
«Ментат, реши себя», — подумал он.
Слова заполнили его память — ритуальные слова лейтенанта федайкинов, вставшего на стражу возле детей Муаддиба: «Это будет единственной обязанностью дежурного офицера…»
Тягучий, тяжелый, самодовольный, официальный язык рассердил его. Он заворожил Свободных. Он заворожил всех. Человек, великий человек, умирает, а язык продолжает литься все дальше, и дальше, и дальше…
Айдахо встал, чувствуя себя очищенным пустыней. Песок шептал на ветру, шелестел на поверхности листьев в саду, что лежал за ним. В ночном воздухе стоял сухой запах пыли.
Где-то далеко в пустыне зарождалась буря, в свистящей ярости поднимая вверх песчинки.
«Он теперь один на один с пустыней, — подумал Айдахо. — Пустыня завершит его».
Мысль цензунни прошла через сознание, как чистая вода. Айдахо знал, что Атридес не отдастся полностью на волю судьбы, даже сознавая неизбежное.
Предвидение коснулось Айдахо, и он увидел людей будущего, которые говорили о Поле: «Пусть жизнь его ушла в песок и за нею последовала вода. Тело его погибло, но он выплыл».
За спиной Айдахо кто-то кашлянул.
Дункан резко обернулся и увидел Стилгара.
— Его не найдут, — сказал Стилгар, — но все человечество найдет его.
— Пустыня приняла его, — ответил Айдахо. — Пусть он был здесь лишь временный жилец, но он принес на эту планету то, чего ей недоставало, — воду.
— Пустыня определяет свои собственные ритмы, — сказал Стилгар. — Мы называли его «наш Махди», «наш Муаддиб» и дали ему тайное имя — Узул, «основание столба».
— Но он не родился Свободным.
— И все же это не меняет того факта, что он принадлежит нам — и навсегда. — Стилгар положил руку на плечо Айдахо. — Все люди — лишь временные жильцы, старый друг!
— Ты глубоко смотришь, Стил!
— Глубоко. Я вижу, как мы загромождаем Вселенную нашими миграциями. Муаддиб дал нам нечто незагроможденное. Хотя бы за это люди будут помнить его джихад.
— Он не сдастся пустыне, — сказал Айдахо. — Он слеп, но он не сдастся. Он человек чести и принципов. Он — Атридес.
