станции, выкрашенная коричневой, местами облупившейся краской, под покатой сверкающей серым металлом крышей, на которой торчал одинокий чёрный зуб трубы. На стене коробки со стороны платформы виднелось закрытое окошко, над ним ярко-жёлтой краской написано «Касса». Рядом распахнутая настежь дверь, обитая железом. Ни на перроне, ни у кассы никого не было. Только какие-то люди в конце платформы таскали тюки из вагона и складывали их на телегу, которая стояла тут же на досках.
Я поразился: «Надо же лошадь с телегой», – и удивлённо рассматривал серое животное с темными пятнами по бокам и чёрной гривой, недовольно косящееся на людей, которые нагружали телегу.
«Средневековье какое-то! У них, что тут весь транспорт такой? На лошадиной тяге? Дикость какая», – я не помнил, когда видел живую лошадь, а может быть никогда или в зоопарке, куда нас водили ещё в начальной школе.
А надзиратель махнул мне как раз в ту сторону, вспомнил я и пошёл к ним. Мужчине разгружать вагон помогали проводник и надзиратель. Они вдвоём с трудом поднимали очередной мешок и клали его на спину рослого похожего на медведя мужика. Тот, пригнув крупную лохматую голову и приседая под тяжестью, принимал его, и, широко расставив ноги, нёс к телеге, где осторожно складывал, и, прихрамывая, возвращался за следующим. Лица его я не разглядел, увидел только бороду лопатой. Рядом с ним крутился худенький мальчик лет двенадцати, и все норовил схватить какой-нибудь тюк, но силёнок не хватало. И тогда он пытался сзади поддержать мешок, который тащил мужчина, но не попадал в такт его широких шагов и только неловко толкал.
– Митря, да уйди ты! Не путайся под ногами-та! Вона бери, что полегче, и укладывай.
Мальчик Митря бросился к вагону, где как раз выкладывали на перрон небольшие картонные коробки, клал их по две, по три друг на друга и тащил к телеге.
Я остановился рядом с телегой, наблюдая за погрузкой и не решаясь заговорить.
Ну вот, мужчина сбросил на телегу последний мешок и выпрямился. Наши взгляды встретились. Я увидел, что его широкий испещрённый продольными морщинами лоб блестел от пота, и вздрогнул. Лицо его было обезображено. Шрам рассекал лоб, и всю левую сторону лица: стянул в прищуре серо-зелёный глаз, и ушёл ниже на подбородок. Как будто зверь со всего размаха провёл когтистой лапой по лицу, оставив на нём вечную отметину.
Мужчина вытер тыльной стороной ладони лоб и спросил:
– Олег Иванов, будете?
– Да, – чуть помедлив от растерянности, ответил я.
Он кивнул:
– Ща поедем, тока товар заберём, – и повернулся к мальчику.
Тот, упираясь ногами о доски перрона, изо всех сил волочил ящик.
– Митря! – мужчина так гаркнул, что я от неожиданности чуть не подпрыгнул. – Брось ящик-то. Я тебе что сказал, олух царя небесного! Коробки собирай. Коробки! Надорвёшься ещё.
– Не, батя, не надорвусь! – откликнулся Митря и глянул на отца. – А коробки-то все, кончились, я уже перетаскал!
«Надо же отец и сын!», – удивился я, невольно сравнивая светло-русые волосы мальчика, которые местами, особенно чуб, уже успели выгореть на солнце до белёсо-жёлтого цвета, с тёмной почти чёрной, даже на вид жёсткой шевелюрой отца.
Отец быстро подошёл к сыну и отвесил ему подзатыльник:
– Отца слушать надо, – выхватил ящик из его рук, легко поднял и понёс к телеге.
Мальчик недовольно потёр голову, но тут же забыв, весело побежал куда-то на ходу, крича:
– Я пойду, Зорьку пригоню.
– Давай, – проворчал мужчина, поправляя на телеге груз.
Потом повернулся ко мне и бросил:
– Пошли что ли.
И больше не обращая на меня внимания, широко захромал по перрону, ведя под уздцы лошадь. Я поспешил за ним. Обогнув здание станции, мы вышли на хорошо разъезженную дорогу, которая уходила вверх между холмов и терялась где-то у подножья горы.
Метров через триста у ближнего холма нас ждал мальчик на второй телеге. Когда мы подходили, он спрыгнул с неё и побежал нам навстречу.
– Здравствуйте, – сказал он мне и заулыбался.
– Здравствуйте, – улыбнулся я в ответ.
– А вы Олег Иванов?
Я кивнул.
– А меня Митрием зовут. Отец говорил, что надо вас встретить. А вы ссыльный?
Не успел я ответить, как отец прервал его:
– Цыц, балабол. Делом займись. Вон видишь справа в конце четыре коробки?
Митрий подбежал к телеге и положил руку на коробки:
– Эти?
– Ну. Тащи их в свою телегу. Да поживее поворачивайся. По две бери, – уточнил он, видя, как мальчик, пыхтя, старался подхватить все четыре сразу. – Ещё уронишь!
Митрий взял две верхние и, сгибаясь под их тяжестью, потащил на свою телегу.
– Ну, отойди, что ли, – сказал мне мужчина, и, кряхтя, подхватил один из мешков, понёс к Митрию.
Я ждал в стороне, пока они перегрузили часть товаров. Закончив, они расселись по телегам: отец впереди, мальчик следом. Я остался стоять, не зная, к кому мне-то садиться.
Мужчина глянул на меня и бросил:
– К Митре садись, – и взял вожжи. – Ну, милая! – крикнул он, и его телега, скрипя от натуги, покатилась в горку.
Мальчик потрусил сено в конце телеги:
– Вот сюда садитесь, тут помягче будет.
Я забрался, и мы тронулись следом.
Я лежал на сене и смотрел, как надо мной плыло полинявшее от жары небо. Солнце уже близилось к горизонту, и было душно. В вышине пела какая-то птица. Телега тихо поскрипывала, встряхиваясь на камнях. Воздух был так чист и пьян, что надышавшись им, я не заметил, как уснул.
Проснулся я от того, что мальчик разговаривал с отцом. Их телеги стояли рядом.
– Ну, значится, я поехал в монастырь, продукты отвезу, а ты давай домой. Телегу поставь у склада. Кобылу распряги и напои. Понял?
– А ссыльного-то куда? Он вон заснул, – тихо засмеялся Митрий.
– Да они всегда после города спят. Воздух что ли на их так действует. В гостевую его отвези, отец Окимий туда велел. Покорми чем, да сам поешь. Понял?
– Да. Понял!
– Ну, давай, езжай. Я скоро обратно. Аккуратно смотри!
– Ладно.
Мальчик вернулся к телеге. Я привстал, чтобы глянуть, куда поехал мужчина, и тут же забыл о нём, поражённый открывшимся мне видом. Дорога шла вверх между двух зелёных холмов, сразу за которыми открывалось плоскогорье: равнина, зажатая невысокими горами. В просвет видны были стены белого монастыря за высокой такой же белоснежной стеной. Купола с крестами на них сияли золотом. Но скоро наша телега свернула, и холм закрыл монастырь. Наша дорога потянулась налево в гору.
Спать уже не хотелось, и я решил порасспросить мальчика о здешней жизни.
– Долго ещё до места?
– Да, нэ, –
