Снизу от моря несся всадник. В черных доспехах, на горячем вороном коне.
— Меня другое тревожит, — сказал Аристей хмуро. — Нас тут стравили, а на южном фланге Хеттского государства оголили спину! Опаленный Стан остался без защиты…
— Разве кто нападает? — спросил Ахилл беспечно.
— Сейчас никто, но долго ли до беды, когда войска ушли? В пустыне собрались дикие орды кочевников, ждут. Хлынут в тот же час, когда поистребим друг друга, когда Троя падет! Сумеют ли наши братья явусы дать отпор? Вряд ли… И мы потеряем этот важнейший перекресток международных путей. Падет еще один народ нашего корня, останемся супротив дикости только мы, славяне.
— Выстоим, — ответил Ахилл беспечно.
Всадник прямо на коне промчался на холм, лихо спрыгнул. Это был рослый синеглазый юноша, высоколобый, с тонкими чертами лица. Аристей взглянул ему в глаза, отвел взгляд, тут же взглянул снова. Глаза Петрока были особенные: трагически расширенные, пытливо всматривающиеся в каждого, вопрошающие, в них застыл немой вопрос, заданный с болью и тревогой… За этими глазами весь Петрок, как другой за своими могучими руками, третий за крепкими доспехами, четвертый — за родительской спиной. Петрок весь в глазах, и Аристей невольно отводил взгляд, ибо на тот вопрос, который задавал Петрок, ответить он не мог, не знал как.
— Нравится? — спросил Ахилл.
— Спасибо тебе, княже, — выдохнул Петрок благодарно. — Спасибо, что берешь в походы! Разные народы видел, с воинами говорил, с лекарями, волхвами, мудрецами ихними… Уверился теперь, прости за дерзость, что правильность нужно искать не в других странах, ибо одно и то же везде, а в самом человеке! Не для того мы ведем свой род от солнечного бога, чтобы жить подобно худобе или по-зверячьи рвать один другому глотки.
— А как же надо? — спросил Ахилл хмуро.
— Уже смутно постигаю… В моменты прозрения слышу голоса богов, как жить так, чтобы вернуть людям солнечную природу! Но это непривычно, не все примут. И капища нужно строить не на Лысых горах, что поближе к небу, а вот тут, в груди… Бог должен быть здесь! Новый бог, единый…
Ахилл предостерегающе кашлянул. Петрок поперхнулся, умолк. К ним степенно подходил, ударяя в такт шагам тяжелым резным посохом, старший ведун похода.
— Князь, тебя кличут! Вечером совет у царя царей Агамемнона.
Ахилл оглянулся на заходившее солнце. На дальнем холме голубел высокий шатер. Вниз спешили гонцы, другие вестники со всех ног карабкались к шатру царя царей.
— Оставайся за меня, — сказал он Аристею. — Я через лагерь ахейцев, посмотрю заодно, что у нас за союзники.
Петрок, размышлял он напряженно, направляясь к ахейскому лагерю. Петрок… Единственный, кто умел заглядывать дальше, постигать мир, видеть по-новому, с неожиданной стороны. Если нащупал что-то, то это грандиозный переворот. Тогда имя Ахилла, осуществившего переворот, войдет в легенды, как имя князя Таргитая, который решился культ богини воды Даны сменить новым культом Апии, матери сырой земли… Тогда надо было народ кочевников обратить в народ землепашцев, для того и легенду создали об упавшем с неба золотом плуге, но все же великое потрясение пришло, староверы не смирились, землю пахать не стали, ушли из родных земель со стадами, заселили многие ланы-страны, добрались даже до Оловянных островов, поставили там каменные капища по старому образцу.
Тяжелая была реформа, кровавая, но народ стал лучше, богаче, могучее, а звериный нрав кочевника сменился спокойным мужеством земледельца… Земля кормила в сотни раз больше людей, чем пастбища для скота, это поняли потом, не сразу. Не подобное ли и Петрок предлагает, осязая неведомое своим острым, как нож, умом? Или что-то еще более высокое, понятное только ему?
Он вздрогнул, когда в грудь уперлись копья. Стражи огромного роста охраняли шатер Агамемнона, но и они позеленели от страха, увидев, как яростно изменилось лицо гиперборея.
Ахилл взмахнул кистью, раздался треск, обломки копий полетели в воздух. Он шагнул мимо отскочивших стражей, откинул полог. Усмехнулся: шел через лагерь ахейцев, но за думами не заметил…
Агамемнон восседал на троне: угрюмый, надменный, ушедший в иссиня-черную бороду, остальные цари и вожди сидели, кто где нашел место. Проще всех держался и беднее всех был одет Одиссей — властелин маленькой Итаки, у которого хватило ума взять в жены не Елену, хотя он победил на состязаниях Менелая, а ее двоюродную сестру Пенелопу, которая красотой не уступала, умом превосходила, а уж верности могла поучить сестру, что ранее была женой Тезею, полюбовницей Титию, наложницей Стинисса, женой Менелаю, теперь жена Парису, а вскоре опять пойдет за Менелаем в его Спарту…
Еще выделяются могучие Аяксы, древний старик Нестор, смуглокожий черноволосый человек, что сидит рядом с Агамемноном, кудрявый, с сединой, быстрыми глазами, в пышной одежде жреца…
Агамемнон ударил в пол посохом, выждал паузу и заговорил значительно, пристально глядя на вождя россов:
— Архонт тавроскифов! Совет царей пригласил тебя, нашего союзника, чтобы совместно решить, как взять Илион…
Ахилл сел возле Одиссея, дружески толкнув того в бок, ответил, не задумываясь:
— А что решать? Ударим с ходу. Троя не успеет опомниться, как захватим. Так уже однажды сделал наш Геракл. Он тогда в живых оставил только одного ребенка, назвав его Приамом, а теперь этот Приам владеет Троей! Надо ему напомнить прошлое.
К Агамемнону наклонился жрец, шепнул, неприязненно глядя на князя мирмидонян. Агамемнон медленно наклонил голову.
— Нет, — ответил он с достоинством, — боги не велят. Принесем жертвы, неделю подождем ответа богов. Так принято!
Ахилл мгновенно вскипел:
— Как могут ваши волхвы быть на совете? Здесь говорят только воины!
Агамемнон грозно повысил голос:
— Не богохульствуй! Голос богов — высший голос. У просвещенных народов боги есть, это они решают наши судьбы.
Ахилл рассвирепел на колкость:
— Самые могучие боги — наши боги! Сварог, Род… Явь, правящая миром, свирепый Перун и неистовый воин Доннар! Пока они с нами, кто против нас?
Верховный жрец вскочил, но Нестор уцепился за его рукав:
— Да-да, это могучие боги!.. Но зачем ссориться? Они помогут и через неделю.
Ахилл бросил с досадой:
— Наши боги помогают смелым, а не ротозеям! Провороним время, нас же и накажут!
— А вот наши боги, — изрек Агамемнон победно, — помогают нам всегда!
Ахейцы одобрительно зашумели. Верховный жрец смотрел насмешливо, что-то говорил, презрительно улыбаясь, Агамемнону.
Ахилл вскочил на ноги как огромный барс, грянул гневно:
