— Вы согласны на такую сделку? — спросила Абнетт.
— Что?
— Так сказать Фанни Мэ, чтобы она взяла ее для вас?
— Вы зря беспокоились, — ответил Фурунео. — Я не могу согласиться на такое.
— Вы шутите!
Он повернулся и, пристально посмотрев на нее, увидел, что маленькая дверь для прыжка открыта прямо над его головой. Только ее глаза, нос и рот можно было видеть через отверстие.
— Я не шучу.
Стала видна часть ее руки, когда она подняла ее, указывая на другую дверь.
— Посмотрите туда на то, что вы отвергаете. Смотрите, я говорю! Можете вы честно сказать мне, что не хотите все это вернуть назад?
Он повернулся.
Мада пошла назад к гамаку, улеглась лицом вниз на подушку. Фурунео помнил, что нашел ее в таком положении, когда вернулся с прогулки на морской купол.
— Вы ничего мне не предлагаете, — сказал он.
— Но я! Это правда, все, что я говорила вам!
— Вы дура, — сказал он, — если не видите разницу между тем, что мы имели с Мадой, и тем, что вы предлагаете мне там…
Что-то свирепо сжимающее схватило его за горло, задушив застрявшие слова. Руки Фурунео захватили пустоту, когда его тащили вверх… вверх… Он чувствовал, что голова его преодолевает сопротивление двери для прыжка. Шея его была ровно на границе стыка, когда дверь закрылась. Тело его упало в бичбол.
— Ты дура, Млисс! — бушевал Чео. — Ты законченная, полнейшая, безмозглая дура! Если бы я не вернулся назад, когда я…
— Ты убил его! — выдохнула она, отступая назад от окровавленной головы на полу своей гостиной. — Ты… ты убил его! И тоща, когда я почти что…
— когда ты почти что все разрушила, — огрызнулся Чео, резко придвинув к ней свое лицо, покрытое шрамами. — Что вы, люди, имеете вместо мозгов?
— Но, он был…
— Он уже готов был вызвать своих помощников и рассказать им обо всем, что ты выболтала ему!
— Я не потерплю, чтобы ты разговаривал со мной таким тоном!
— Когда ты кладешь на плаху мою голову, я буду разговаривать с тобой так, как хочу.
— Ты заставил его страдать! — обвиняла она его.
— Он не чувствовал ничего подобного, что чувствовал я. Только ты одна, только ты заставила его страдать.
— Как ты можешь говорить такое? — она отшатнулась от лица Пан Спечи с расширенными от испуга глазами.
— Ты мычишь тут, что не способна терпеть страдания, — рычал он, — но ты любишь их. Ты сеешь их вокруг себя! Ты знала, что Фурунео не примет твоего тупейшего предложения, но ты мучила его этим, тем, что он потерял. И ты не считаешь это страданием?
— Послушай, Чео, если ты…
— Он страдал вплоть до того момента, когда я положил этому конец, — сказал Пан Спечи. — И ты знаешь это.
— Прекрати это, — взвизгнула она. — Я не хотела! Он не страдал!
— Он страдал, и ты знала об этом, каждую секунду, ты знала это.
Она бросилась к нему и стала бить кулаками в его грудь.
— Ты лжешь! Ты лжешь! Ты лжешь!
Он схватил ее за запястья и поставил на колени. Она опустила голову. Слезы бежали у нее по щекам.
— Ложь, ложь, ложь, — бормотала она.
Более мягким, более рассудительным тоном он сказал:
— Млисс, послушай меня. У нас нет способа узнать, сколько еще проживет Калебанец. Будь разумной. У нас есть лишь ограниченное число раз, когда мы можем пользоваться глазом С, и мы должны использовать его с максимальной выгодой. Мы уже потратили массу времени. Мы не можем больше позволить себе таких грубых ошибок, Млисс.
Она продолжала смотреть вниз, отказываясь взглянуть на него.
— Ты знаешь, что я не люблю сурово обходиться с тобой, Млисс, — сказал он, — но мой способ лучше — как ты неоднократно сама говорила об этом. Мы должны сохранить единство своего собственного я.
Она кивнула, не глядя на него.
— Давай пойдем сейчас к остальным, — сказал он. — Плаути придумал забавную новую игру.
— Только одно.
— Да?
— Давай спасем Маккая. Он был бы интересным дополнением к…
— Нет.
— Какой от этого будет вред? Он мог бы даже быть полезным. Не похоже на то, чтобы он использовал свое драгоценное Бюро или еще что-нибудь, чтобы усилить…
— Нет! Кроме того, вероятно, уже слишком поздно. Я уже послал Паленки с… ну, ты понимаешь.
Он отпустил ее запястье.
Абнетт поднялась, ноздри ее раздувались. Когда она взглянула на него, слезы выглядывали из под ресниц, голова опущена вперед. Вдруг правая нога ее вылетела вперед, зацепила Чео твердой пяткой по левой надкостнице.
Он отскочил назад, схватившись одной рукой за ушибленное место. Несмотря на боль, он был изумлен:
— Ты видишь, — сказал он, — ты действительно любишь страдание.
Затем она повисла на нем, целуя его и извиваясь. Они так и не пошли к остальным участвовать в новой игре Плаути.
когда жизненный монитор Фурунео стал издавать сигнал о его смерти, Тапризиоты стали сканировать зону бичбола. Они обнаружили только Калебанца и четырех охранников в кружащихся над ним сторожевых кораблях. Рассуждение о действиях, мотивах или вине не входило в круг обязанностей Тапризиота. Они просто сообщили о смерти, ее месте и сенсах, которые были доступны их сканерам.
В результате этого четырех охранников подвергали в течении нескольких часов жесточайшему допросу. Другое дело Калебанец. Чтобы решить, какие действия предпринять в отношении Калебанца, была собрана в полном составе Конференция Бюро Саботажа. Смерть Фурунео произошла при чрезвычайно загадочных обстоятельствах: нет головы, невразумительные ответы Калебанца.
Когда Тулук вошел в комнату конференции по разбудившему его вызову, Сайнер колотил рукой по столу. Он использовал свой средний боевой отросток с совершенно не присущей Лаклаку для подобного места эмоциональной интенсивностью.
— Мы не будем действовать, пока не вызовем Маккая! — сказал Сайнер. — Это слишком тонкая вещь!
Тулук занял свое место у стола, наклонился к упору Ривов, предусмотренному для его вида, мягко заговорил:
— Вы разве еще не установили контакт с Маккаем. Предполагалось, что Фурунео прикажет Калебанцу…
Он еще ничего не знал. Сразу несколько присутствующих начали объяснять ему создавшееся положение.
Наконец, Тулук сказал:
— Где тело Фурунео?
Ему ответили, что охранники несут его сейчас в лабораторию.
— Полицию задействовали?
— Конечно.
— Что-нибудь об исчезнувшей голове?
— Ни одного признака.
— Вероятно, результат действия двери для прыжка, — сказал Тулук. — Полиция берет это дело?
— Мы этого не допустим. Дело идет об одном из нас.
Тулук кивнул.
