Ольгерд подошел к окну. Окна были с ажурными решетками на тот случай, чтобы Риция случайно не выпрыгнула.
— Знаешь, Лью… возможно, у Руэрто ей было бы и лучше. У него, по крайней мере, решеток нет.
— Ей нужен ты, при чем тут решетки!
— У нее и без меня достаточно родни.
Льюис долго и напряженно молчал у него за спиной, пока пауза не стала невыносимой.
— Я давно хотел поговорить с тобой, папа. Так дальше не может продолжаться. Тебя интересует только Риция, ты на ней помешан! А собственная дочь для тебя как будто не существует. Я не могу заменить ей отца. Руэрто тоже. Неужели ты этого не понимаешь? Или ты болен, или…
Ольгерд повернулся. Смотреть в глаза сыну было трудно.
— Хорошо, давай поговорим, — сказал он, — Риция здесь ни при чем. Дело в Одиль.
— А что Одиль?
— Мне трудно с ней общаться, Лью.
— Почему?
— Я смотрю ей в глаза и вижу Синора Тостру. Или другого монстра похуже. Как можно любить такое существо, я не знаю.
— Но она не виновата, что родилась правнучкой этого упыря.
— Я понимаю, Лью. Я просто ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня. Знаешь, иногда я ее даже боюсь. Я, Ольгерд Оорл, белый тигр, боюсь свою собственную дочь. Как тебе это нравится?
— Ты все-таки болен, папа, — покачал головой сын, — это и немудрено при такой жене. Тебе надо отдохнуть и полечиться.
— Спасибо, — Ольгерд погладил его по плечу, — ты же знаешь, что моя ситуация неизлечима.
— Хочешь чаю? Я только что заварил.
— Нет. Пойду, загляну к ней, если еще не спит.
Одиль сидела на разобранной постели, ночная рубашка была с кружавчиками и бантиками, в руках огромный лев из рыжего меха. Золотые кудряшки ангельски завивались вокруг точеного черноглазого лица с пухлыми губами. Прелесть, что был за ребенок. На первый взгляд.
— Папочка!
Она бросила свою игрушку и повисла у него на шее. Другой отец был бы только счастлив, но Ольгерд через минуту остался почти без энергии. Он не мог защищаться от собственной дочери в белой сфере, она имела прямой доступ к его телу и высасывала его нещадно. Льюис, судя по всему, об этом ее качестве не знал.
— Хватит, Одиль, я уже еле стою.
— Так устал на работе?
Она невинно округлила глаза, как будто не понимая, что происходит. Он с силой разомкнул ее руки на своей шее и отвел эту присоску на кровать. Его глубинно тошнило. Состояние было очень знакомое.
— Что-то не так, папочка?
— У Прыгунов энергии немеренно, — сказал он хмуро, — но ты предпочитаешь вампирить. Что за привычка?
— Совсем немножко, — нежно улыбнулась она, — и у собственного отца. Ты такой вкусный, папочка! И я так давно тебя не видела!
— Об этом я и хотел поговорить, — сменил он тему, — так где ты была эти дни?
— Да здесь, в Менгре. Хотела прыгнуть на Землю, да еще толком не умею.
— Слава Богу!
— Я бродила по городу, по набережной, по рынку…
— А ночевала у Руэрто?
— Нет, в гостинице. А в первую ночь — в какой-то кофейне.
— Кофейне? — оживился Ольгерд, — на Счастливой улице?
— Да. Там была такая классная тетенька! Читала мне сказки на ночь. И пирожными кормила.
— Как ее звали?
— Сандра.
Удивительным образом жизнь все время сталкивала его именно с этой женщиной.
— Она тебе понравилась, да? — улыбнулся Ольгерд.
— Да, — кивнула Одиль, — так понравилась, что я решила, что куплю ее вместе с ее кофейней. Только она почему-то отказалась.
— Что, ты ей так прямо и сказала? — ужаснулся он.
— Конечно. А что такого?
— Господи, ты разве не знаешь, что живых людей покупать нельзя? Это не конфеты!
— А Руэрто покупает. Всех женщин, каких хочет. Почему я не могу?
— Руэрто… это Руэрто, — вздохнул Ольгерд, — ну и каша у тебя в голове!
Он всеми силами пытался привить своему ребенку земной образ мыслей, но прививался почему-то аппирский. Кажется, он и сам уже этим заразился.
— Послушай меня, Одиль, — сказал он строго, — конечно, есть продажные женщины, продажные мужчины, продажные души… но не всё и не все покупаются. Запомни это.
— А если очень хочется?
— Не свое не получишь никогда. Понятно?
— А если я хочу такую маму, чтобы читала мне сказки?
— Мама у тебя другая.
— Это потому что тебе так хочется! — со злостью выпалила Одиль.
— Чего мне хочется, никого не волнует, — вздохнул Ольгерд, — просто так есть. Так было, есть и будет.
Из-под одеяла торчали ее острые коленки. Ростом этот ангелочек вымахал почти с него. Ребенок и девушка сочетались в дочери самым невероятным образом. Все противоречия этой несчастной планеты роковым образом собрались в ней: энергия и вампиризм, власть и раболепие, красота и уродство, ранний интеллект и полная нравственная незрелость.
Такими же противоречиями была полна ее жизнь. Она имела все. И ничего. Была богата, но жила в тюрьме, была избалована, но не любима ни отцом, ни матерью. Друзей у нее не было, слуги ее боялись. Счастливой эту девочку назвать было трудно, но и жалость к ней не пробуждалась. Какое-то глубинное отвращение присутствовало всегда.
Ольгерд часто думал, почему именно ему досталась такая дочь, но не находил своей вины. Он умел любить, он неплохо относился к аппирам, он посвятил всю жизнь этой планете, за что же она так наказала его? Или это было последнее испытание для него — полюбить то, что полюбить невозможно?
Ольгерд посмотрел на свое дитя и обреченно вздохнул. Воспитанием надо было заниматься в любом случае.
— Я слышал, ты грубишь слугам, Одиль. Это совершенно недопустимо.
— Я не грублю, — надула она пухлые губы, — просто говорю правду.
— Какую правду?
— Что они тупые, нерасторопные и ленивые. И вечно все делают не так! А Шенни вообще копуша, ее не дозовешься! А Иргвик всегда спорит со мной! Кто он такой, чтобы спорить?!
Это было даже не запущено, это было врожденное. Даже отвечать не захотелось на такую высокомерную чушь. Ольгерд очередной раз убедился, что воспитывать этого ребенка поздно. Всегда было поздно.
