— Он часто приходит ко мне вечером, чтобы поболтать, потому что очень одинок на этом свете.
— Значит, нам придется прослушать лекцию по социологии, — пробормотал Трембицкий.
— Я думаю, мистер Ганновей прав, — сказал Коскинен. — Вам, наверно, трудно меня понять, но когда мы были на Марсе, мы старались выяснить, что же необходимо прежде всего для понимания любой ситуации. И решили, что одно из первых мест принадлежит эмоциям. Это именно то, чего нельзя вычитать в учебниках логики. Это то, что человек ощущает подсознательно.
— Я позвоню ему, — встал Ганновей и вышел.
Трембицкий покачал головой:
— Мне бы хотелось побольше знать об эгалитарианцах, прочувствовать их убеждения. Пока я могу только предполагать. Может быть, будет неплохо поговорить со стариком. Скорее всего, он не догадывается о существовании подполья, но иногда по корням можно судить о дереве. — Он прикурил сигарету, а затем добавил: — Иногда.
Вернулся Ганновей.
— Все прекрасно. Он сейчас выезжает. Я сказал ему, что у меня присутствуют люди, которые долгое время были за границей и хотели бы встретиться с ним. — Он хмыкнул. — Оран Карлес святой, но не лишен тщеславия.
Некоторое время они ждали, а когда вскоре прибыл Карлес, все перешли в гостиную.
Философ был маленьким человеком, но держался он прямо, с большим достоинством, так что его маленький рост не бросался в глаза. В гриве седых волос прятался искусственный глаз — излучатель инфракрасных лучей, позволяющий слепому ходить, не натыкаясь на препятствия. Он сердечно пожал руку Ганновею, чопорно покосился в сторону Вивьен и принял стакан шерри. Некоторое время шел обмен обычными любезностями, но Карлес довольно быстро оседлал своего конька.
— Если быть честным, — взял он инициативу в свои руки, — мне не нравится термин эгалитаризм. Во-первых, он не точный, а во-вторых, — это ярлык. Люди очень уважают ярлыки. Их даже не смущает то, что под одним и тем же ярлыком могут скрываться самые разные вещи. Посмотрите, что произошло с такими концепциями, как христианство и демократия. Последняя особенно резко выродилась. Демократию всегда идентифицировали со свободой. Однако оказалось, что это совсем не так, и это понял еще де Теквиль, а за ним Ювенци. Приобретая мнимую свободу выбирать правительство, народ теряет множество подлинных, более важных свобод. Ни для кого не секрет, что в выборах участвует незначительный процент населения. И это не результат бедности, плохого образования и прочего. Нет, просто народ понимает, что правительство постепенно превращается в инструмент для тех людей, которые достаточно сильны и умны, чтобы взять контроль над правительством в свои руки. Яркий пример этому СБ. Но не было бы ее, на арену вышла бы какая-нибудь другая организация. Если вы захотите что-нибудь сделать в индустрии, образовании, экономике, вы не пойдете обсуждать эти вопросы к сенатору или конгрессмену. Нет, вы пойдете в ближайшее агентство СБ. И постараетесь заручиться поддержкой какого-нибудь высокопоставленного лица.
— Значит, Конгресс — это всего лишь пешка? — удивился Коскинен.
— Пока еще нет. Все-таки окончательное решение принимает он. Все Отцы-Основатели страны понимали, что воля народа на самом деле означает волю отдельных групп, наиболее активных и эффективных. И поэтому в Конституцию страны были внесены оговорки, не позволяющие ’правительству совершать некоторые действия, даже если большинство населения требует их. В действительности, наша страна начиналась как республика, а не чистая демократия. Но с течением времени многие из гарантий, которые предоставлялись людям, были уничтожены. Например, правительства штатов не могут управлять своей территорией, отдельные лица не имеют права иметь оружие… Разумеется, все это делалось из лучших побуждений, но в результате получилась какая-то смесь между демократической республикой и олигархией. Эволюция происходит и сейчас, причем элемент олигархии начинает превалировать над элементами демократии.
— Я думала, вы призываете к мировой демократии, а оказывается, вы вовсе не считаете ее оптимальной формой общества, — сказала Вивьен.
— О, напротив, дорогая. Я всегда считал и считаю, что свобода это единственное, что ценно для человека. Но она вовсе не идентична демократии, которая только форма правления.
Вся проблема в том, как добиться свободы и как гарантировать ее. Человек не может существовать отдельно от общества. Он часть его, со всеми правами и обязанностями по отношению к нему. Однако мы, сторонники свободы, считаем, что его степень принадлежности к обществу должна определяться самим человеком. Он не должен давать обществу больше, чем отмеряет сам, но и не должен брать от общества больше, чем вкладывает в него. И, кроме того, не следует забывать, что в обществе всегда будут бедные, слабые и несчастные, и общество должно заботиться о них, иначе его поразит тяжелая болезнь, единственным лекарством от которой будет вмешательство хирургического ножа диктатора.
При всех своих слабостях демократическая республика — лучшая форма, чтобы разрешить эти проблемы. Все-таки народное голосование каким-то образом контролирует правительство, ведь народ выражает свою волю. И, тем не менее, демократическая республика самым решительным образом ограничивает права личности. К тому же, общество постепенно меняется. Средства сообщения развились так, что человек перестал быть оседлым существом. В считанные минуты он может переселиться куда угодно. У него пропал местный патриотизм. Штаты теперь всего лишь анахронизм. В руках правительства штатов остались только функции управления местными службами. И, наконец, атомная война причинила не только материальный ущерб, но и разрушила моральные устои. Мы создали международный Протекторат, в котором играем роль метрополии.
Но иногда вместе со злом приходит и добро. Я считаю, что в истории наступил момент, когда можно восстановить демократическую республику на твердой основе во всем мире.
— Прошу прощения, — перебил Трембицкий, — я побывал во многих странах Земли и должен сказать, что азиаты, африканцы, даже большинство европейцев и латиноамериканцев — не янки. Они вряд ли считают, что вы правы в своих убеждениях. Не забывайте, что Протекторат ненавидят многие, вы не сможете сделать из них хороших демократов, так как они хорошие мусульмане, индусы…
Карлес улыбнулся:
— В национальном характере могут произойти перемены, но я не рассчитываю на них. Кроме того, я даже не хочу американизации мира. Это обеднит человеческую культуру.
— Но я думаю, это единственный способ создать единое правительство, — сказал Коскинен. — Единая мировая культура, где все народы исповедуют одни идеалы.
