Вересов не ответил. Он задумчиво пожевал губу. Прошло не более года с тех пор, как Хардин обсуждал с ним одну проблему, очень важную проблему: что противопоставить враждебным действиям Анакреона. Обсуждал только потому, что Вересов настоял на этом разговоре. Казалось, Хардин читал все его мысли.
— Лучше бы я вам об этом ничего не говорил, — сказал он.
— Почему? — в изумлении выкрикнул Вересов.
— Потому что уже шестеро людей знают об этом. Вы, я, трое других послов и Иоганн Ли. А я очень боюсь, что идея Сэлдона заключается в том, чтобы никто ничего не знал.
— Но почему?
— Потому что даже развитая психология Сэлдона была ограниченной. Он не мог рассчитывать поведение отдельных личностей так, как вы не можете применить кинетическую теорию газов к отдельным молекулам. Он работал с толпами, с населением целых планет, которые не обладают знаниями о будущих своих действиях и в конечном результате подчиняются его уравнениям.
— Это не так просто.
— Но это так. Я не знаю психологию в такой степени, чтобы объяснить вам это научно. Но для вас не секрет, что на Терминусе вообще нет ученых психологов, так же, как и математических книг по этому вопросу. Совершенно очевидно, что Сэлдон не желал, чтобы кто-то на Терминусе обладал умением высчитывать будущее наперед. Он хотел, чтобы мы шли к цели слепо, а следовательно, согласно законам психологии толпы. Как я уже однажды вам говорил, я не имел понятия, что случится после выдворения анакреонцев с Терминуса. Я просто хотел установить равновесие сил, не более того. И только значительно позже мне показалось, что понимаю, куда влекут нас события, но я предпринял все возможное, чтобы действовать, не исходя из этого знания. Если бы в результате своего предвидения я вмешался в события, боюсь, что с Планом Сэлдона было бы покончено.
Вересов задумчиво кивнул головой.
— Мне не привыкать к таким сложным рассуждениям. Я наслушался и не таких в Храме Анакреона. А как вы думаете определить тот самый момент, когда нужно будет действовать?
— Этот момент уже известен. Вы сами признаете, что как только космический крейсер будет починен, ничто не остановит Венуса, и он нападет на Основание. Тогда у нас не будет больше выбора.
— Вы правы.
— Вот и хорошо. Это — что касается внешней политики. Тем временем вы не можете не признать, что следующие выборы дадут нам новый враждебно настроенный Совет, который насильственно навяжет Терминусу военные действия против Анакреона. Здесь тоже нет никакого выбора.
— Вы правы.
— И как только из всех этих альтернатив у нас будет одна-единственная, считайте, что наступил кризис. Тем не менее я взволнован.
Хардин замолчал, и Вересов терпеливо стал ждать. Медленно, почти неохотно, мэр продолжил:
— У меня есть мысль, едва уловимая, что нарастание внешнего и внутреннего кризисов было запланировано одновременно. Но сейчас здесь наблюдается разница в несколько месяцев. Венус, вероятно, атакует еще до весны, а выборы будут только через год.
— По-моему, это неважно.
— Не знаю, может быть, так произошло из-за каких-то погрешностей, а может быть, и потому, что я слишком много знаю. Я всегда старался вести себя так, чтобы предвидение никак не повлияло на мои действия. Однако не могу точно сказать, какой это может дать эффект. Как бы то ни было, — Хардин поднял глаза, — я принял твердое решение.
— Какое именно?
— Когда разразится кризис, отправлюсь на Анакреон. Я хочу опять быть на месте…
— О, да я слишком много наговорил. Уже поздно. Давайте закончим с делами, отправимся в какое-нибудь милое местечко и приятно проведем вечер.
— Нет, уж лучше прямо здесь, — сказал Вересов. — Не хочу, чтобы меня узнали, а то представляете, что скажет эта ваша новая партия? Попросите принести коньяк сюда.
Хардин так и сделал, правда в очень умеренном количестве.
В те дни, когда Галактическая Империя охватывала собой всю Галактику и Анакреон был самым богатым вассалом на периферии, многие императоры посещали дворец вице-короля. И ни один из них не уехал отсюда, не испытав себя хоть раз в королевской охоте, когда свита в скоростных катерах, вооруженная игольчатыми пистолетами, вступала в противоборство с летающей пернатой крепостью, которую жители называли птицей пайк.
Былая слава Анакреона ушла в прошлое вместе с Империей. Дворец лежал в руинах, за исключением того крыла, которое восстановили рабочие Основания. И уже более двухсот лет Анакреон не видел ни одного императора, но охота на пайка все еще оставалась королевской забавой и зоркий глаз все так же был необходим королям Анакреона.
Лепольд I, король Анакреона и лорд-протектор внешних территорий, хотя и не достиг еще шестнадцати лет, доказывал свое охотничье мастерство уже не один раз. Он убил первого пайка, когда ему не исполнилось и тринадцати лет, десятого — после того как получил доступ к трону, а сейчас он возвращался с охоты на сорок шестую птицу.
— Пятьдесят, прежде чем мне стукнет шестнадцать! — воскликнул он. — С кем пари?
Но придворные не держали пари, когда дело касалось искусства их короля. Всегда существовала смертельная опасность выиграть. Поэтому никто не рискнул вступить в спор с королем, и он в прекрасном настроении отправился переодеваться.
— Лепольд!
Король остановился и хмуро повернулся. Венус смотрел на молодого племянника с порога своих покоев.
— Отошли их, — нетерпеливо махнул он рукой. — Вон!
Король резко сделал знак рукой, и двое прислужников, пятясь с низкими поклонами, спустились с лестницы. Лепольд вошел в комнату своего дяди. Венус брезгливо уставился на охотничий костюм короля.
— Очень скоро тебе придется заниматься делами поважнее, чем охота.
Он повернулся к племяннику спиной и отошел к столу. Принц был уже стар, чтобы выдерживать резкие порывы ветра, опасные развороты перед самым крылом пайка, кувыркания воздушной лодки то вверх, то вниз. Может, поэтому он и говорил, что презирает это развлечение. Лепольд понял, почему его дядя выказывает неудовольствие, и начал разговор с энтузиазмом, но и не без угрозы в голосе.
— Как жаль, что вы не были сегодня с нами, дядя! Мы прикончили птичку из Самии настоящее чудовище! И как это было здорово! Мы выслеживали его целых два часа на семидесяти квадратных милях. А затем я рванул вверх, — тут он сделал движение рукой, как будто все еще находился в своей воздушной лодке, — и нырнул пайку под крыло. Попал я ему прямо под крыло. Он взбесился и рванул вперед. Но я тоже не дремал, ушел левее, а затем подобрался к нему с солнечной стороны. Он приблизился ко мне на размах крыла, тогда я…
