Много оружия, на весь ополченческий отряд. Фома сомневался, что справится один, но из всех хуторян мог полностью доверять лишь Георгию Сергеевичу да еще, пожалуй, Автандилу. Но Автандил был далеко…
И речи феодала во время кратких привалов касались одной темы: сравнительных характеристик АКМ, АК-47 и «Абакана». Старик отвечал вяло, но слушал. Пусть, пусть проникнется! До печенок. Авось увидит ствол-другой во сне. И цинк патронов.
Один спящий хорошо, а два лучше. Вдвое больше снов. Только спать надо по очереди — не время экспериментировать со спальней…
— Н-да, — задумчиво протянул Фома, скребя в затылке. — Видал разных монстров, но все же не таких. Интересные у вас сны.
Перед ним, увязнув в песке по днище, стоял трамвайный вагон. Ничего себе вагон, с виду вполне исправный, только очень древнего вида. Такие раритеты Фома видел разве что в кино. Поставь его на рельсы — задребезжит всем, что может дребезжать, но поедет! В музей при трамвайном депо.
Георгий Сергеевич выглядел сконфуженным и умиленным одновременно.
— Уж простите, Игорь, друг мой, оружия у меня не получилось… А вы знаете, такие трамвайчики бегали по Москве еще в шестидесятые годы. Уже тогда они были ужасным анахронизмом, однако же исправно служили. По Ленинградскому проспекту… виноват, в те времена он назывался Ленинградским шоссе, только такие и ходили, и я на них ездил.
— А еще говорят, что сон — это небывалые комбинации пережитых ощущений, — пробормотал Фома, обходя анахронизм кругом. — Ощущения — вот они, а где комбинации? В упор не вижу.
— Э-э… Быть может, внутри? — подсказал Георгий Сергеевич, то становясь на цыпочки, то без всякого успеха пытаясь подпрыгнуть. — Мне кажется, там что-то есть.
— Вагоновожатый там есть, — рассмотрел Фома, подпрыгнув в свою очередь. — Вон сидит в кабине. Только он гипсовый, как девушка с веслом.
«И как мои рыбы», — добавил он про себя.
— Да нет же, не в кабине, а в вагоне…
Скудно остекленные двери — которым, как подсказал Георгий Сергеевич, полагалось без труда открываться вручную, а-ля дверцы шкафа — не удалось раскрыть и на миллиметр, сколь Фома ни налегал на них всем весом. Пинок с разбегу вызвал жалобное дребезжание стекол, но дверь оказалась пинкоустойчивой. Неразборчиво бормоча себе под нос, Фома добыл камень, ахнул по ближайшему оконному стеклу. Ура, оно оказалось самым обыкновенным, бьющимся! Со звоном брызнули осколки.
— Осторожнее, прошу вас! — воскликнул Георгий Сергеевич.
— Что? Ах, да. Простите. Я не подумал, что у вас этот хлам вызовет ностальгические воспоминания.
— Да при чем тут воспоминания! — всплеснул руками старый учитель. — Вы не понимаете! Сон, только сон! Я ведь, засыпая, думал о войне. Вы видели, что там внутри? А вдруг динамит? Или сотня канистр с нитроглицерином?! От нас и пуговиц не останется.
Тут был резон, и Фома сейчас же признал, что поступил опрометчиво. Не то чтобы он поверил в фугасные ужасы — Георгий Сергеевич был исключительно мирным человеком и со взрывами не вязался, — но только внутри трамвая действительно находилось нечто странное и большое. Склад азотных удобрений тоже вроде штука мирная, а где-то в Америке рванул так, что полгорода снесло.
— Эге, — озадаченно проговорил Фома, выбирая осколки, — тут что-то длинное висит у самого пола.
— Что? — изнывая от любопытства, спросил Георгий Сергеевич. — Игорь, друг мой, что вы видите?
— Вроде бревно какое-то. Сейчас разберемся…
Хакнув, Фома одним движением вскинул себя в окно. Ушибся о деревянную хоть бы кожей догадались обить! — скамью, немного пошипел и, протянув руку Георгию Сергеевичу, со второй попытки втащил и его.
— Осторожнее, не толкните эту дуру. Она, по-моему, едва держится.
Действительно: длинное цилиндрическое тело, явно очень тяжелое, висело в полуметре от пола, держась лишь на поскрипывающих от натуги ремнях, прикрепленных к горизонтальным поручням под самым потолком вагона. С тех же поручней свисала архаика — ременные лямки с петлями, чтобы пассажирам было за что хвататься, сохраняя вертикальное положение.
Но не на архаику смотрели в изумлении и ужасе феодал и его хуторянин. Они смотрели на морскую торпеду, невесть зачем попавшую в трамвай и занявшую полвагона.
— Так… — сказал Фома после продолжительного молчания. Смертоносный черный цилиндр, чье толстое туловище с одной стороны оканчивалось тупым самодовольным рылом, а с другой — винтами, рулями и стабилизаторами, висел мирно и очень солидно, не раскачиваясь. Зато с каждой секундой все сильнее скрипели ремни, и мало-помалу прогибались поручни под потолком вагона. Прогиб еще не был страшен — пугало то, что под нагрузкой поручень того и гляди вырвет крепления. Чем он там присобачен к потолку? Шурупами?
Георгий Сергеевич осторожно кашлянул.
— Игорь, друг мой, мне это не нравится… Не пойти ли нам отсюда, и как можно скорее?
Фома кивнул. Мысль была здравая.
— Осторожно вылезайте в окно. Потом я. Когда окажетесь внизу, бегите что есть духу.
— Простите, а куда бежать?
— Куда угодно, только не кругами вокруг трамвая. Ну и вопросики у вас, однако…
— Ой!..
Оба внезапно упали на гору пыли, а сверху на них посыпался водопад той же пыли, моментально забившей нос и уши. Глаза Фома инстинктивно успел закрыть и в краткий миг ничегонепонимания успел порадоваться, какие, оказывается, в человеке заложены правильные инстинкты. Иные годятся даже для Плоскости.
А в следующее мгновение он понял, что произошло, и успокоился. Эфемерный трамвай просто-напросто распался, исчерпав срок своего существования и продемонстрировав реальную цену снов. Прах — вот и вся их цена. В конечном счете, всегда прах.
Конечно, мелкими вещами можно пользоваться долго. Можно выспать пистолет с кучей патронов и спустя год застрелить кого-нибудь, но все эти человеческие победы, смерти, страсти и прочая суета — тоже, наверное, прах. С чьей-нибудь точки зрения.
Только не с человеческой.
Длинный, как холмик на могиле диплодока, сугроб серой пыли зашевелился посередине, затем из его объятий не без усилий выдрались два абсолютно серых человека и немедленно начали отряхиваться и отплевываться. Один из них, сутулый и, по-видимому, пожилой, кряхтел и надсадно кашлял; другой, помоложе, приплясывал на месте, яростно бил ладонями одежду, по-собачьи мотал головой и невнятно сквернословил. От обоих при каждом движении отделялись кудрявые облака пыли. Казалось, кто-то взрывал петарды в цементном бункере.
Фома первым не выдержал этой пытки — отбежал, сел на песок, прочистил кашлем горло. С тревогой следил за тем, как разрастается в воздухе пылевой купол. Скверно получилось… Понятно, хорошо то, что хорошо кончается, да вот только кончилось ли оно? Вон какое облако, небось с пяти километров видно, лучшего способа демаскировки спальни и не придумать…
