— А мы разве кого-то спасли?
— Вот идиот! Почему бы нам и не спасти девчонку. Тем более, она сама это подтвердит.
— А она подтвердит?
— Подтвердит, куда денется.
Баранка в три прыжка догнал Кузину и толкнул ее к стене. Девушка непонимающе улыбнулась и вдруг узнала.
— Слушай, ты, — зашипел Шевченко, — не дай бог расколешься следователю — всю душу вынем. Если мы сядем — у нас друзей много, они быстро разберутся, кто на нас настучал. Поняла?
Девушка испуганно кивнула.
— Значит скажешь так: шла домой, начал приставать какой-то пацан. Ты его не знаешь. А мы втроем стали тебя выручать. А как Эдю убили — ты не видела. Поняла?
Девушка вновь кивнула и стала подниматься по лестнице, испуганно оглядываясь на стоящих внизу парней…
… - Но послушайте, Кузина, ведь утром вы говорили совсем иначе, Бахарев устало вздохнул. Соколов сочувственно взглянул на него.
— А девочке стало стыдно. Увидела нас, и сразу вспомнила, кто нападал, а кто выручал.
— Шевченко, вам слова не давали.
— Молчу, молчу, товарищ лейтенант.
— Ну что же будем делать с вами, Кузина. Почему вы так часто меняете свои показания?
— Я испугалась, сильно испугалась, товарищ следователь.
— Вот видите, она тоже его видела! — издал торжествующий вопль Крохалев, но тут же смолк, получив чувствительный пинок от Шевченко.
— В чем дело, Крохалев? Кого она видела?
— Ну того, кто на нее напал, — замялся Хомут.
— Очень ценное наблюдение, — заметил Бахарев. — Ну хорошо, кто видел, что находилось в руках у неизвестного в тот момент, когда он наносил удары Полынцеву?
— Нет, не видела, — замотала головой Кузина. По крайней мере на этот вопрос она ответила искренне.
— Я не видел, — промямлил Крохалев.
— Поди, разбери! Тогда уже не до того было, — заверил Шевченко.
Соколов крутанулся на стуле. Неувязочки! Но как от них избавиться, если все свидетели уже спелись друг с другом. Ни допрос Кузиной, ни очная ставка ничего не дала. Все сходилось на каком-то никому неизвестном парне, у которого было какое-то новое, непонятное орудие убийства.
Отпустив Шевченко и Крохалева, Соколов сунул Кузиной пачку фотографий, на которых мог быть изображен тот самый неизвестный. Но, просмотрев снимки, Кузина не опознала никого. Кто же мог быть там, и что же такое находилось у него в руках? В это время принесли подробное заключение экспертов.
— Ого, они утверждают, что следы на горле Полынцева оставлены клыками крупной собаки или волка, — сказал Соколов, вскочив со стула и усаживаясь на краешек стола.
— Ну не было там собаки, остался бы хоть один след. Ты ведь не хочешь сказать, что собаку спустили на веревочке с балкона, а затем подняли обратно.
— Но что тогда было у него в руках?
— Да бог его знает. Чего только люди не придумают.
— Я не бог, поэтому не знаю какое-такое оружие может разорвать горло подобным образом.
— Так ты что, предлагаешь поверить Крохалеву?
Соколов пожал плечами и промолчал.
Вечером все собранные материалы были представлены майору Колбину. Он задумчиво полистал принесенные бумаги и произнес:
— Значит никто ничего?
— Никто ничего, товарищ майор, не знают, не предполагают, но обещали опознать при очной ставке.
— Фотографии показывал?
— Разумеется, товарищ майор.
— Хорошо, можете идти.
Конец рабочего дня. Еще раз следствие зашло в тупик. Кто же он, таинственный незнакомец, перепугавший всех своим видом. По свидетельским показаниям это пятнадцатилетний пацан, хладнокровно убивший почти что сверстника каким-то таинственным предметом.
Колбин поднялся из-за стола, подхватил угрожающе накренившийся портфель, выключил свет в кабинете и закрыл дверь на ключ. Он медленно спустился по лестнице, прошелся по коридору первого этажа и вышел на улицу.
Было холодно. Ветер гнал поземку по темной заснеженной улице. Колбин поднял воротник пальто и быстро зашагал к остановке автобуса.
Итак, еще одно нераскрытое дело на его отдел. И это в тот момент, когда начальство требует как можно скорее разобраться с квартирными грабежами. Как не вовремя!
Неясное кольцо вокруг луны предвещало морозы. На стене трехэтажного здания новой школы две девочки-первокласницы выкладывали снежками огромные буквы матерных слов.
Глава восьмая. Ночные прогулки
Не прочитав обо мне лично ни единого слова в предыдущей главе, вы, наверное, подумали, что у этой истории сменился главный герой. Как бы не так. Просто наиболее значительные события шли теперь без моего участия. Я не знаю, кем выгляжу в ваших глазах сейчас: последней сволочью или бездумным героем. Я убил человека, загрыз, растерзал и, честно говоря, не испытываю никаких угрызений совести. Как ни крути, а мне пришлось его убрать, и страшно подумать, чтобы произошло, не сделай я этого. Ну да плевать. Неуловимые мстители постреляли раз в десять больше народа, за что им слава и почет. А мне не нужно ни первого, ни второго. Пусть лучше никто и никогда не узнает о моем подвиге.
Утром следующего дня я не пошел на занятия, а отстирывал от крови свитер и неуклюже зашивал порванное ножом место. Рана к утру окончательно затянулась и только небольшие белые шрамы отмечали теперь места, где побывало лезвие ножа. Я отлично понимал, что афишировать ночное приключение не стоит зачем наживать себе лишние неприятности. Безусловно, это подняло бы меня в глазах Кирпича и его команды, но их мнение меня уже не интересовало. Кроме того, длинный язык уже сгубил немало народа, и над этим тоже следовало задуматься. Но у меня теперь была своя, особая, отличная от других жизнь, и мне требовалось только одно — чтобы в нее никто не лез и не вмешивался.
Дни снова катились один за другим. Учага, общага, недолгий сон и встреча с городом.
Я полюбил эти прогулки. Это было уже не ночное, а вечернее время, когда жизнь еще во всю кипит или только-только начинает стихать.
Море огней. Конечно не Лас-Вегас, но и наш городок имел достаточно световой рекламы, начиная от скромного зеленого обрывка "Б. очн. я" и заканчивая розово-голубой надписью, тянувшейся через весь дом, — "Пользуйтесь услугами только межбанковского объединения МЕНАТЕП".
Море людей. Каждый спешит, торопится по своим делам, не обращая никакого внимания на окружающих. Жизнь — не сахар. Большинство хмурятся, сморщив и без того недовольные лица, спины согнуты под грузом повседневных проблем, глаза отводят. И вправду, чего уставился, отойди, не мешай, у меня свое. Не лезь мне в душу, и без тебя погано. А если и слышался смех, то обычно это шла мощная кодла, от которой за квартал несло водярой. Впрочем, от хорошей жизни тоже до чертиков не надираются. Как я их всех понимал! Когда я еще принадлежал к числу дойных коров, мне безумно хотелось влиться в число избранных, тех, от кого шарахались прохожие, не успевшие заранее обойти их стороной. Какой прекрасной казалась такая жизнь: никого не боишься, все есть, любая проблема заведомо решена. И вот я не принадлежу ни к тем, ни к другим. Может поэтому я сейчас спокойно иду и наблюдаю за ними всеми.
