— Заключительное слово, — усмехнулся Бакланский. — Как на суде.
— Что вы, что вы! У нашей комиссии совсем другие функции.
— Ну, хорошо, — сказал Виктор Иванович. — Я выслушал всех выступающих. Критика и замечания во многом были правильными. Мы ведь не святые. Недостатки есть у всех, в том числе и у нас. Возможно, мы пошли неправильным путем при разработке своей темы, хотя, повторяю, в науке и технике много путей, и не всегда сразу видно, какой путь правильнее.
— Здесь-то было видно, — успел вставить Громов.
— Видно? — переспросил Бакланский- Видно, как и всегда, только до ближайшего поворота. Что за поворотом, не знает никто. Вот вы идете своим, по-вашему, правильным путем. Дорога ясна, не так ли?
— Более-менее… чтобы можно было начинать работу, — ответил Громов.
— А что будет за вашим поворотом? Проспект? Тупик? Во-первых, еще не доказано абсолютно достоверно, что наша система ни к черту не годится. Кое-что она делает прекрасно. На худой конец, может управлять станками. Пусть похуже, но может делать и все остальное. Громоздкая? Да. Жрет много энергии? Да. Тяжелая? Да. Недостатков много. Но ничего совершенного пока нет и у вас. Все тоже в стадии разработок. Я уже сказал, что наша система кое-что может. Но она может и еще одно, чего пока не может ничья система. Анатолий Юльевич, позвоните, будьте добры, по номеру восемьдесят восемь семнадцать — пятьдесят три.
Председатель комиссии удивленно посмотрел на Бакланского.
— Ей-богу, я в своем уме. Позвоните, пожалуйста.
— Это же номер нашего телефона, — сказал Громов. — Зачем звонить по собственному номеру?
— Как! — воскликнул Карин.
— Пожалуйста, — пожал плечами председатель комиссии. Он набрал номер, послушал немного, потом сказал, все еще держа трубку в руке: — Ничего. Короткие гудки. Занято. А что должно быть?
— Ничего. Так и должно быть. Я просто хотел, чтобы все в этом убедились.
— Виктор Иванович, мы не отвлекаемся от основной задачи нашей комиссии?
— Нет, нет. Одну минуточку. Дайте мне трубку, пожалуйста.
Бакланский встал со своего места, обогнул стол и подошел к председателю. Взяв трубку, он набрал какой-то номер и спросил:
— Это Галкин? АТС? Сделайте, пожалуйста, те переключения, которые я вам показал.
— Это же работник нашей АТС! — почти крикнул Старков.
— Да, — согласился Бакланский. — Он сейчас подключит нашу машину к городской телефонной сети.
— «Эффект телефона»! — сказал Карин.
— Да, тот самый «эффект телефона». Он проявляется, когда наша система включена в городскую сеть. Если систему переключить на междугородные линии, то эффект возникает в других городах: Иркутске, Усть-Манске, Москве. Как, например, это было вчера.
Комиссия уже достаточно знала об аффекте, поэтому наводящих вопросов не возникло.
— Попробуйте позвонить кто-нибудь. Например, вы, Анатолий Юльевич.
Бакланский отошел от телефона, спокойно направился к своему месту и сел. Он был спокоен и уверен в себе. Анатолию Юльевичу ответили, и он даже немного поговорил с таинственным собеседником. Да, «эффект телефона» действовал.
— Вы это предусматривали? — спросил Карин Бакланского.
— Честно признаю — нет. А потом, что это? Кто знает, что это? Я могу только сказать, что это действует через нашу машину. Машину, которая создана на основе «порочных идей», как здесь говорили.
— Вот это да! — сказал Карин. — Кто мог подумать? Связь с кем-то или с чем-то!
— С самим собой, — вставил Григорьев.
У телефона образовалась небольшая очередь. Начальник СКБ протолкался к Бакланскому.
— Я вижу, настроение комиссии изменилось.
— Да, Кирилл Петрович. Всю ночь разгадка была где-то рядом, но не давалась. Только утром понял, что это за чертовщина.
— И это поможет?
— Поможет? Помогло уже! Я звонил председателю той комиссии, которая занималась телефоном. Что бы ни было в этой заварухе, но она надолго, и субсидирование работ нам обеспечено. Теперь никто не будет говорить, что мы зашли в тупик.
— Ну, Виктор Иванович, молодец! А я уж думал, все кончено.
— Ерунда, Кирилл Петрович. Еще поработаем. Только без этих — Григорьева, Соснихина, Бурлева. И еще нескольких — с глаз моих долой. Ведь если бы я послушался их или сдался здесь Григорьеву, «эффект телефона» никогда бы не был открыт!
— Я подумаю, Виктор Иванович. Мне нужны толковые люди. Мне нужно, чтобы темы защищались.
Григорьев молча вышел из кабинета, подошел к фотографии хорошенькое девочки Гали Никоновой, посмотрел на нее я двинулся к выходу.
И закрутилось колесо! Бакланский был на волне. Успех не вскружил ему голову. Он был, по-прежнему, собран, подтянут, вежлив, остроумен и целеустремлен. На работу в комиссии у него теперь времени не хватало, но он все-таки выкраивал его и являлся, чтобы принять участие в написании акта приемки. Тема, недоработанная в чем-то одном, оказалась открытием в другом, необыкновенном, важном, таинственном.
Перед отъездом начальник С КБ попытался смягчить сердце Бакланского.
— Послушай, Виктор Иванович. Не будь с тобой Григорьева, тема была бы защищена?
— Несомненно. Попыхтели бы, но защитились.
— И Григорьев…
— Не хочу о нем слышать!
— Но не будь его с тобой, не поселись он в этой гостинице, как бы ты пришел к успеху?
— Не важно. Тем путем или этим, я все равно бы пришел к успеху?
— Выходит, Григорьев тут ни при чем?
— Да, Кирилл Петрович. Ни при чем!
Комиссия составляла акт по приему темы. Ситуация резко изменилась. Бакланский был мгновенно прощен. Деньги, пусть и случайно, потрачены были не зря. Карин первым подписал акт. Изменил свое отношение к теме и Ростовцев. Было известно, что работу продолжит не его институт, а сам Бакланский. Ростовцеву нечего было больше бояться. О Старкове с телефонной станции нечего было и говорить — он голосовал за Бакланского двумя руками. Один Громов ворчал, что надо бы время, чтобы подробно во всем разобраться, однако когда пришел момент — он подписал акт по приему темы без особых раздумий. Он, как и все другие, внутренне поверил уже в «эффект Бакланского», как теперь сей эффект именовали уже официально.
Остался один Григорьев. Дурацкое у него было положение. Он витал в пустоте. Лишь Карин, кажется, понимал его, но Карин разрывался между комиссиями. Все у Григорьева получалось шиворот-навыворот.
— Одна подпись будет против. Это даже хорошо, — сказал Бакланский. Это говорит о том, что в теме все разобрались, даже исполнители, что была борьба. Борьба — основной стимул любого развития. А все-таки, Григорьев, ты чуть было не испортил мне настроение.
