— Теперь и не успеете, — покачал головой шеф. — Мой билет отдайте секретарше. Я прилечу на Кунашир позже.
И понимающе оглядел меня:
— Завидую… Две недели каникул… И никакого начальства… Я сам в юности мечтал о таком… Не сбылось… Пусть повезет вам, сматывайтесь… А рабочего наймете на островах.
— Во время путины?
— А вы что, предпочитаете остаться на силосе?
— Нет, нет!
— Тогда разыщите Серпа Ивановича Сказкина.
Я кивнул. Я понял шефа. Я давно мечтал о таких каникулах. Я даже знал, на что использую свободные дни. Антон Павлович Чехов, больной, немощный, разочарованный в любви, на перекладных через всю Россию добирался до Сахалина, чтобы рассказать о нем всей стране; подробно воспеты Приморье, Амурский край; все слышали про Дерсу Узала; Степан Крашенинников обессмертил Камчатку; Владимир Германович Тан-Богораз волшебно описал жизнь чюхчей; Владимир Иванович Йохельсон не один год провел среди чюванцев и шоромбойских мужиков. А Курильские острова? Почему никто не сложил героических баллад о влажных туманах Шумшу, о снежной тьме на вулканических кряжах Парамушира? Почему не воспет Онекотан с пиком Сарычева, дивно отраженным в провальном кальдерном озере? А задымленный конус Алаида с пушечными выстрелами боковых кратеров? А черные базальтовые стаканы Черных Братьев? А пик Прево, меланхолично играющий колечками облаков, накрученных на вершину?
Вот только Сказкин…
Не хотелось мне связываться с Серпом Ивановичем…
Богодул с техническим именем пару раз работал с моим шефом, я слышал об этом массу странных историй. К тому же неугомонный богодул время от времени присылал в институт длинные письма. Сообщал об осенних штормах, выбрасывающих на берега много необычного. При этом речь шла не о японских презервативах или радиолампах, как вы подумали; речь шла о загадочных черных кучах на влажных зеркалах отлива. Разложившиеся трупы? Вряд ли. Так быстро разложиться не может никакой труп. Напорол кто-то? Но песок сантиметров на пять густо пропитался запахом тления. Какая тварь могла так напакостить? Однажды Серп Иванович сам принес в местную баклабораторию два ведра неизвестных останков. Помещение, говорят, до сих пор не используется. «Ты с ума сошел? — наорал лаборант на Сказкина. — Зачем припер два ведра?» — «Я так и знал, что мало покажется».
Еще писал Сказкин шефу, видел он сам, как что-то черное ползло по берегу. Был выпимши, потому хорошо не рассмотрел. Но дергалось что-то в темноте, извивалось. Потом вонючие останки растащили собаки. «Вы там в научном институте задницы просиживаете, — писал богодул члену-корреспонденту, — а у нас на острове скот пропадает. Считается, что граница на замке, а вы пройдитесь по отливу. Кто-то там сильно гадит». На океанской стороне, утверждал Сказкин, он вообще не раз натыкался на загадочные кучи.
Вот кто так делает?
3
И я, как в омут, нырнул в каникулы.
4
В конце узкой улочки океан катал пенные валы. Мотались по камням дырчатые, как бы перфорированные плети водорослей. Южно-Курильск казался пустым. Мужчины ушли на путину, женщины — в цеха рыбкомбината. На коньке деревянной почты сидела ворона, мрачно заглядывала в маленькое кафе.
«Подари мне лунный камень, сто преград преодолей…» Белокурая красавица, в тесном платье, намазанная, веселая, не по погоде тесно прижималась к коротенькому шкиперу, водила его по залу. «Подари кусочек крайний самой малой из планет…» Изумленный шкипер напоминал моряка, случайно узревшего землю. Его бы в лабораторию Кармазьяна, он бы вытянулся. Ни на миг не выпуская из рук роскошную блонду, шкипер внимательно следил, чтобы песнь о лунном камне длилась без перерыва.
Были еще в кафе барменша и маленький пузатый человечек, сразу мне не понравившийся. Урод, раз не взяли его на путину. Кривое обветренное лицо, шрам на лбу, колючие скулы, маленькие глазки — как у гуся, готовящегося к линьке. От человечка сложно попахивало. Я сразу вспомнил письма богодула. Потрепанный пиджачок накинут на майку, из-под которой торчали хвосты ужасных гидр и русалок. У таких вот маленьких людей житейский опыт огромен, подумал я. Кстати, по величине головы мой визави даже шефу не уступал. Но наружный левый карман с потрепанного пиджачка был сорван начисто.
— Ты не вороти, ты не вороти морду, — сказал он мне радушно, кивая в сторону танцующих. — Ты не на меня, ты на них смотри.
И крикнул:
— Люция, сядь с нами.
— С тобой даже зверь не сядет, — дерзко ответила Люция и показала широкий, как нож, язык.
— Инфузория в туфельках! Ноги, ноги как ставит!
Мне ноги Люции не показались особенными. Ну ноги. Ничего особенного.
— Ты не вороти, не вороти морду, — стоял на своем маленький человечек. — Я тоже иксы учил, ходил на балкере «Азов». Ход поршня, цилиндровая мощность! — слыхал? Где только не был! Среди пальм, в горах под небом, там пена по берегам, как пингвин нагадил. Дрался с греками в Симоносеки. Про меня так и говорят: «Страшен!» А появлюсь в Бубенчиково, это моя малая родина, — объяснил он, — люди за версту встречают, особенно тетя Поля. Она работает в пивном ларьке. Бери, всегда говорит, чего только душа просит. А душа у меня просит одного… — Он подозрительно моргнул. — Не оставляю тетю Полю без выручки.
И снова крикнул:
— Люция, сядь с нами!
— Отвянь, овощ!
— Тебе жалко?
— Отпади, Серп!
И до меня дошло: Серп! Богодул с техническим именем!
— Вы надолго к нам? — проплывая мимо, пропела Люция. Наверное, она любила шкипера, потому что позволяла его рукам дрожать на ее талии.
— Ищу домик под базу.
Белокурая Люция прижалась к шкиперу:
— Тогда это к Люське. У нее от геологов трое сирот.
Шкипер понимающе усмехнулся (ну да, от моряков сирот не бывает), а в открытое окно влетела и уселась на край черного дубового буфета огромная ворона. Наклонив голову, она враждебно уставилась на меня.
— Кыш, птица!
Ворона лапой почесала шею.
Делала она все враждебно, всем видом показывала, что прилетела на запах.
— Стоит около почты пустой домик, — подсказала Люция, опять проплывая мимо. («Подари мне лунный камень, подари мне лунный свет…») — С самого землетрясения стоит. В дырах, конечно, да что вам, умелым, дыры? Если половицы настлать да стекла вставить…
Шкипер, похоже, был ревнив. Внимание Серпа ему не нравилось. Так же сильно не нравилось ему внимание, уделенное мне Люцией. Не отпуская ее, ничего никому не объясняя, он перехватил рукой бутылку из-под воды и махом отключил Серпа.
«Он так испугался, что даже не пискнул».
5
А домик у почты я рассмотрел утром.
