Ознакомительная версия.
Повернувшись в кресле, Глиссам взглянул на спутника. Джемаз был, пожалуй, на полвершка ниже его, но крепче и шире в плечах и в груди. Джемаз двигался решительно, точно и скупо, без лишних жестов, без каких-либо даже малозаметных характерных манерностей, придающих неповторимость поведению большинства людей. По сути дела, с первого взгляда — а также, пожалуй, со второго и с третьего — Джерд Джемаз производил впечатление человека неинтересного, бесцветного, сухого и мрачноватого. В нем не было, по меньшей мере внешне, никакой напористости, увлеченности, остроты. Напротив, Эльво Глиссам относился к миру оптимистично, положительно, созидательно: с его точки зрения Корифон, да и вся Ойкумена вместе взятая, нуждались в улучшениях, и только усилия таких благонамеренных деятелей, как он, позволяли человечеству надеяться на прогресс.
Несмотря на достаточные вежливость и внимание к окружающим, Джерд Джемаз не проявлял сочувствия — несомненно, он рассматривал мир сквозь призму эгоцентризма. Не менее очевидной была чрезвычайная самоуверенность Джемаза. За что бы он ни брался, возможность неудачи, по-видимому, никогда не приходила ему в голову — в связи с чем Глиссам ощущал нечто вроде легкой зависти или раздражения, даже с некоторым оттенком неприязни, полностью сознавая, впрочем, всю мелочность и недостойность подобных эмоций. Если бы только Джемаз не был столь самонадеян в своих бессознательных допущениях, столь простодушен... Ибо непроницаемый апломб Джемаза, в конце концов, мог быть не более чем наивностью. Действительно, Джемаз уступал более искушенным людям в бесчисленных отношениях. Он почти ничего не знал о человеческих достижениях в таких областях, как музыка, математика, литература, видеотехника, философия. В любых других обстоятельствах именно Джемаз, а не Эльво Глиссам, чувствовал бы себя не в своей тарелке и считал бы, что судьба несправедливо отказала ему в преимуществах, без труда доставшихся его спутнику. Глиссам заставил себя печально усмехнуться. К добру или не к добру, положение вещей оставалось таким, каким оно было.
И снова Глиссам взглянул на проплывавший внизу пейзаж. Еще было не поздно попросить (например, притворившись больным) — и его, конечно же, отвезли бы назад в усадьбу. Джемаз отреагировал бы на такое поведение всего лишь с легким недоумением — незваный столичный попутчик настолько мало его интересовал, что не вызвал бы даже презрения... Глиссам нахмурился. Довольно жалеть себя и заниматься мелодраматическим самокопанием! Он постарается сделать все возможное для того, чтобы оказаться полезным помощником. Если он окажется обузой — что ж, ничего не поделаешь. Дальнейшие размышления ничему не помогут.
Джерд Джемаз указал на трех огромных серых тварей, валявшихся в глубокой грязи посреди почти пересохшего озерца. Одно из животных приподнялось и неуклюже выбралось на берег, тупо провожая маленькими глазами летательный аппарат.
«Ленивцы-броненосцы, — прокомментировал Джемаз. — Между прочим, близкие родственники морфотов, хотя морфоты далеко их опередили в эволюционном отношении».
«Никакой генетической связи с эрджинами?»
«Никакой. Некоторые специалисты считают, что эрджины произошли от горного гергоида — это что-то вроде крысы с хвостом, как у скорпиона. Другие с ними не согласны. От эрджинов не остается окаменелостей».
Аэромобиль быстро и тихо летел на север. Впереди уже высилась Пальга, а на западе протыкали тучи пики Вольводеса. Джерд Джемаз направил машину вверх, чтобы лететь под самыми подножиями громадных кучевых облаков-наковален, купавшихся в лучах солнца. Внизу земля вздымалась и пучилась, будто подпираемая не находящим выхода давлением, после чего резко взметнулась на целый километр, обнажив почти отвесный эскарп, зазубренный тысячами выступов и провалов. Дальше, от самого обрыва, начинались и простирались к горизонту бесконечные солнечные дали Пальги.
Неподалеку от эскарпа сгрудились десятка полтора строений с белеными стенами и коричневато-черными крышами. «Станция номер два, — кратко пояснил Джемаз. — По всей вероятности, там вы увидите эрджинов, предназначенных на экспорт. Выражать возмущение по этому поводу бесполезно, даже небезопасно».
Эльво изобразил добродушный смех: «Я довольствуюсь ролью наблюдателя». Произнеся эти слова, он подумал, что при нем Джерд Джемаз никогда не выражал никакого мнения — ни одобрения, ни порицания — по поводу порабощения эрджинов: «А вы как относитесь к этой... коммерции?»
Джерд Джемаз ответил не сразу: «Лично я не хотел бы оказаться в рабстве». Только через некоторое время, когда молчание затянулось, Эльво Глиссам сообразил, что Джемаз не собирался развивать свою мысль — возможно, у него просто не было никакого мнения? Эльво нахмурился, упрекая себя за поспешность суждения. Джемаз по-своему тонко намекал на существование определенной точки зрения, которую можно было бы выразить примерно следующим образом: «На первый взгляд ситуация представляется грязной и позорной, но имеющихся сведений недостаточно для того, чтобы составить обоснованное суждение обо всех сторонах дела, в связи с чем я не спешу с окончательными выводами. Что касается возмущения профессиональных гильдий в Оланже и угрызений совести, мучающих «Борцов за эмансипацию эрджинов», то меня трудно подозревать в серьезном отношении к подобным шалостям». Эльво Глиссам ухмыльнулся: таково было мнение Джерда Джемаза в переводе на язык виллы Мирасоль.
Воздушный аппарат опустился на центральный огороженный двор станции № 2. Слева громоздилось длинное, низкое и нескладное сооружение из цементированной земли, побеленное снаружи, с опирающейся на тяжелые столбы крышей, горбящейся неравномерными уступами в разных направлениях и под разными углами — несомненно, постоялый двор. Впереди, вдоль западной окраины двора, находились три похожие постройки, напоминавшие большие амбары с высокими воротами, открытыми спереди и сзади — внутри можно было разглядеть множество каких-то передвижных средств в полуразобранном или полусобранном состоянии. На решетчатом стеллаже пылилась дюжина пустотелых пневматических колес — каждое больше человеческого роста в диаметре. Дальше, за сборочными цехами, виднелись другие экипажи, беспорядочно оснащенные мачтами, реями, грузовыми стрелами, бушпритами и такелажем. Справа, вдоль северной стороны, тянулся еще один ряд открытых навесов; в одних стояли пустые клети, в других были устроены затянутые металлической сеткой загоны, откуда флегматично поглядывали эрджины — в общей сложности около десятка.
Туземцы, работавшие в сборочных цехах, оторвались от своих занятий. Человек шесть вышли на двор и приблизились к аэромобилю. У некоторых на макушках были самые нелепые, с точки зрения Глиссама, головные уборы — деревянные горизонтальные диски в два пальца толщиной и чуть больше метра в диаметре, закрепленные на железных касках с ремешками, продетыми под подбородком и под затылком. Как можно работать, нахлобучив на голову столь громоздкие, несуразные приспособления?
Ознакомительная версия.
