Бретон ощутил сухость во рту. Итак, Конвери заметил, что во время его предыдущего визита автомобиля не было.
— Ну, а я в наилучших отношениях с моей станцией обслуживания.
— А что вы сейчас делали? — Конвери рассматривал «линкольн» с пренебрежением человека практичного.
— Нужно было подрегулировать тормоза.
— Да? А я думал, что в этих автомобилях тормоза регулируются автоматически.
— Может быть. Я никогда этого не проверял. — Бретон напряженно думал, как долго еще это продлится. — Знаю только, что у меня были неприятности с торможением.
— Я дам вам добрый совет: прежде чем выехать, проверьте, хорошо ли закручены колеса. Я видел автомобиль, возвращающийся из мастерской, у которого гайки едва держались.
— Теперь уж, наверное, все будет в порядке.
— Не доверяйте им, Джон. Если только они могут оставить что-нибудь недокрученным так, чтобы сразу не отвалилось, они наверняка оставят.
Конвери внезапно обернулся и, прежде чем Джек успел шевельнуться, схватил ручку багажника, слегка приоткрыл, глядя триумфально на Джека, после чего крепко захлопнул крышку и повернул ручку.
— Вот видите, эта крышка могла отскочить при быстрой езде, а это очень опасно.
— Благодарю вас. — Голос Бретона звучал слабо. — Я вам очень обязан.
— Мелочь. Все для граждан. — Конвери задумчиво потер ухо. — Ну, я должен идти. У моего паренька сегодня день рождения, и я вообще не должен был бы выходить из дома. Я еще зайду.
— Заходите, когда будет охота, — ответил Бретон.
С минуту он стоял нерешительно, а затем двинулся за Конвери и обнаружил его перед фасадом дома как раз в тот момент, когда машина лейтенанта, рыкнув выхлопной трубой, тронулась с места. Холодный ветер гнал опавшие листья. Последняя фраза Конвери была знаменательна. Она свидетельствовала о том, что его визит не имел ни дружеского, ни случайного характера, а Конвери был не из тех, кто предупреждал без определенной причины. У Бретона возникло впечатление, что он был предупрежден и что это поставило его в странную, а может быть, даже опасную ситуацию.
Он не убьет Джона, коль скоро лейтенант Конвери, возможно, крутится здесь, ожидая развития событий.
Но в то же время после того, что произошло, он не может и оставить Джона в живых, и на решение проблемы у него осталось совсем немного времени.
Минуло несколько десятилетий с той поры, когда нога генерала Теодора Абрама ступала на поле боя, но он считал себя человеком, живущим на эфемерной ничьей земле, разделяющей две величайшие военные машины, какие когда-либо существовали за всю долгую и кровавую историю этой страны.
В его жизни не было часа, минуты, даже секунды, которые не были бы насыщены до предела сознанием того, что он составляет важнейший элемент первой линии обороны страны. Если бы дело дошло до войны, он не должен был бы даже нажимать какие-либо кнопки: его оружие — это бумага, а не сталь; но, несмотря на это, генерал Абрам был солдатом — тяжесть и ответственность за техническую подготовку мог осилить только патриот и герой.
Кошмарную жизнь генерала Абрама дополнительно усложнял тот факт, что он имел две совершенно обособленные группы врагов. Одну составляла нация, против которой его собственный народ мог когда-нибудь развязать войну; другую образовывали его собственные ракетные снаряды и техники, которые их проектировали и обслуживали. Разваливающийся исполин, созданный для войны с помощью меча и дубины, он совершенно не подходил для проведения войны механизированной, а еще менее — для продолжительного выжидания, которое было альтернативой войны. Он, как только мог, избегал посещения подземных баз, потому что в семи случаях из восьми оказывалось, что ракеты в своих невероятно сложных внутренностях скрывают какие-то дефекты. Технический персонал, казалось, не сознавал того, что эти «мелкие неполадки» вызывают необходимость замещения имеющих изъяны устройств новыми и выполнения других испытаний, принципиальным образом понижающих оборонный потенциал страны.
Абрам не мог понять, почему ракета должна состоять без малого из миллиона частей; тем не менее он понимал правило, в соответствии с которым сочетание вполне надежных элементов при достаточно большом их числе дает в результате самовольное и капризное целое с эффективностью, уменьшающейся с каждой минутой. В течение многих лет выполняя свои функции, генерал приобрел глубокую неприязнь к научным работникам и инженерам, благодаря которым находился в своей теперешней ситуации, и на каждом шагу это демонстрировал.
Он взглянул на часы. Доктор Раш, главный специалист из Министерства обороны, договорился по телефону о визите и мог прийти в любой момент. Перспектива выслушивания в такую позднюю послеполуденную пору преувеличенно точных высказываний маленького человечка была достаточной, чтобы и так напряженные нервы генерала Абрама напоминали теперь провода высокого напряжения во время бури. Когда он услышал, что дверь его кабинета открывается, он чуть ли не лег на письменный стол, взбешенный, готовый раздавить ученого силой своей ненависти.
— Добрый день, господин генерал, — сказал доктор Раш, допущенный в кабинет. — Это очень любезно с вашей стороны, что вы так быстро нашли для меня время.
— Добрый день. — Генерал испытующе взглянул на Раша, размышляя над тем, что могло привести его сюда. Желтоватые глаза ученого пылали странным светом. Это могли быть и страх, и облегчение, и триумф. — Что слышно?
— Я не знаю, как объяснить вам это, генерал.
До Абрама внезапно дошло, что Раш с трудом держит себя в руках, и его злость еще больше возросла. Наверное, нашли какую-то конструктивную ошибку в одном из элементов, может, в насосе или в каком-либо микроскопическом клапане, который требует теперь полного модифицирования.
— Я надеюсь, что вы все же найдете какой-то способ, — заявил Абрам хмуро. — В противном случае ваш визит будет беспредметным.
Худое лицо Раша нервно дрогнуло.
— Проблема состоит не в том, смогу ли я вам это растолковать, а в том, сумеете ли вы это понять. — Даже разозленный, Раш выражался корректно и педантично.
— А вы изложите все это как можно проще, — парировал с вызовом Абрам.
— Ладно. Надеюсь, вы, генерал, заметили метеоритный дождь, свидетелями которого мы являемся уже некоторое время.
— Он прекрасен, — с иронией ответил Абрам. — Уж не об этом ли вы пришли со мной поговорить?
— Не совсем. Знаете ли вы, что вызвало это беспрецедентное явление?
— Даже если бы я и знал, то постарался бы забыть. Я не имею времени на всякий вздор.
