— Ольми — мой сын, — сказали рядом. Роско узнал бы теперь этот голос из скольких угодно, но имен но поэтому едва не подпрыгнул от удивления.
— У вас совсем взрослый сын, Ива.
— О да, — женщина, кажется, была основательно пьяна. — Я старше Крааса на шестнадцать лет. Стандарт-лет, так, Роско, правильно говорится?
— Ну, это все равно, как говорить. Здесь, на Земле, я имею в виду. Как вам удобнее, так и…
— Да ну? А чего ж ты только и следишь за мной? Это заметно? — Ива резко спросила. — То, что я сказала?
— Что? Нет. Абсолютно нет. Я думал, вы не старше Ноки. Ну, на чуть-чуть.
— Вот. Не врешь. А все потому, что видишь только то, что снаружи. Но как бы женщина ни выглядела, своих лет ей не скрыть. Ни от кого. Ты не задумывался, что это тоже может быть… неприятно, а, Роско? Единственный честный человек в этом свинарнике. И то потому лишь, что тебе не доступна изнанка. Радуйся, малыш. Если бы ты мог видеть, как все мы, тебе бы здесь сильно не понравилось, и ты ни за что бы не вернулся. Не стал бы возвращаться, понимаешь?
— Ива, вам надо отдохнуть.
— Ты думаешь, это все «Пик Тьмы» твой? Х-ха. У меня имеются штучки похлеще, чем Краасова сахарная водичка. Они не п… не прекращают своего действия.
Ее постоянно расширенные зрачки, подумалось Роско. Огромные, будто вынырнувшие из темноты. В любой час, каждый день, с самого утра до вечера, когда Роско встречался с Ивой на общих обедах, да и после. Лишь движения Ивы к концу дня делались плавнее, замедленнее.
— Ну-у, Роско, с тобой тоже палец в рот не клади.
Мигом цепляешь, только краешек ухватишь. Одного, глупыш наивный, не знаешь ты — среди землян половина такие, как я. Я — это еще так, цветики, немножко. Можно сказать, не считается… Да ведь и незаметно! — Ива коротко засмеялась грудным смехом. — Для тех, кто не знает, для тебя то есть одного, Роско! Для одного большого Роско на всю маленькую Землю.
Женщина вдруг раздула ноздри, повернулась в ту сторону, куда ее странный сын Ольми увел упирающихся, громко выражающих свое недовольство львят.
— Незаметно, если не допускать ошибок.
В ее голосе Роско почудилось странное ожесточение.
— Ступай, Роско, погуляй. Смотри, все разбредаются тоже. Надоели им львятки-ребятки. Слушай: бедная Гека, ты бы что-нибудь сделал там с ее третьим… а то ведь наши мужики не в состоянии…
— Что сделать?
— Они — на племя только и годны. Да от них ничего другого и не требуется, верно? Что здесь, на Земле, что там, в Переселении, а? А мы бесимся. Твоя Нока отчего, думаешь, бесится?
— У нее, может, тоже, — неприязненно сказал Роско, — какие-нибудь штучки непрерывного действия. В одном определенном направлении.
— Не-а. Нока — нет, она девочка чистая. А вот если ты с ней дурака валять не перестанешь, это может очень скоро кончиться. — Ива зевнула. — Ладно, привет. Иве пора баиньки, она сегодня устала быть хозяйкой.
Пошатывающийся силуэт уплыл за стволы — слоновьи ноги — мохнатых пальм.
— Спроси Ольми про третьего малыша Геки и реши там. Жаль его, мучается. Иди, куда все потянулись, за мной не ходи.
«Я и не собирался», — подумал Роско сердито.
Увиденное не было ему в новость. На щедрой плодоносной Земле произрастало, помимо средств для пропитания, еще множество трав и злаков, из которых люди спокон веку изготовляли себе разнообразные дурманы. Он никогда не понимал употребляющих их, но в конце концов это дело каждого. Было лишь удивительно и немножко неприятно узнать об Иве, но ее откровения о собственном возрасте и почти взрослом сыне подействовали на Роско гораздо сильнее, надо признать.
«Но, в конце концов, и это меня не касается. Что, Ива говорила, спросить у Ольми? И куда, действительно, убрались все?
Он нашел сильно поредевшую толпу перед искусственным гротом. Его стены, снаружи и внутри, были увиты густыми переплетенными стеблями винограда и хмеля. Свешивались гроздья, сбегали водопады чешуйчатых шишечек. Горящая метель из светлячков — живых и наведенных — освещала почти как днем.
— Краас, Краас, они здесь и живут?
— Когда приходят в гости. Они — тоже мои гости, как и вы, дорогая.
— Хочу фанфары! Хочу праздника, Краас!
— Сплеснем за!..
— Что?
— А вот у нас почему-то никто не приживается. Мальчуганы как-то принесли детеныша коалы…
— Нет, ты мне скажи, чего вот она сейчас хочет? Что говорит? Ольми, переведи нам.
— Ну?
— Она… она устала. Развлечения утомили маленьких.
— Фан! Фа! Ры! Не хотите? Ну, я сама сейчас сделаю.
Роско услышал длинную визгливую ноту, она повисла в ночном душном воздухе и нестройно оборвалась.
— Дураки все.
— А может, правда, пошли в дом? Я проголодался.
— Когда ты не был голодным, скажи.
— На тебя я всегда голодный, киска.
— Пошли, негодник… Краас! Эй, все! Двигаем в дом.
— Пусть Роско расскажет еще что-нибудь, а то я так и не понял ничего.
— Ольми, ты приглядишь за Гекой?
— Ольми!
— Она говорит: доброй ночи. Доброй и спокойной ночи всем. Я останусь и пригляжу, Краас.
— Ха-ха-ха, ну ты уморил нас, Ольми! Спокойной ночи! Вот уж чего-чего, а спокойствия нам не на…
— Нет, все-таки желаю праздника!
— Что?
— Сплеснем за!..
— Сплеснем!
— О! Услышал наконец!..
В глубине грота лежала львица Гека, и оба малыша — один в так и не снятом изжеванном воротничке — свернулись у нее под животом. Гека часто дышала и недовольно жмурилась на роящийся хоровод огоньков перед мордой. Роско подошел поближе. Львята сопели. Меньше половины присутствовавших остались на песчаной площадке перед гротом. Ольми возился там, оглаживая Геку и что-то под нос бормоча. Львица отвечала короткими взрыкиваниями. Теперь Роско окончательно убедился, что у них происходит самый настоящий разговор.
— Да, друг Роско, Ольми понимает животных и растения, как никто. — Краас (этот-то чего задержал ся, шел бы себе, его жена заждалась) положил тяжелую, как бревно, руку на плечи Роско. Наверное, это должно было означать теплоту и искренность.
— А вон там кто?
— О, это очень печально…
Третий львенок лежал в углу прямо на песке, хотя под Гекой набросана свежая трава. Этот был раза в полтора меньше своих братьев. Очень худой, с грязной шкуркой. Присев на корточки, Роско увидел коросту на голове и залепленные гноем, не открывающиеся глаза. Львенок крупно дрожал.
— Что с ним?
— Не знаю точно, какая-то болезнь. Спросим у Ольми. Ольми!
— Ольми, что с этим?
Выпуклый взгляд, долгая пауза.
