Автор показывает глубочайшее знание конкретики российской; жизни того времени во всей ее противоречивости и смело вскрывает все изъяны, обществу присущие.
Почти по всем произведениям проходит неприязнь к «жидам», «полячишкам», «немчикам», «французишкам». Хотя все это как-то мимоходом, попутно.
Выше перечисленное проходит через все творчество и не позволяет выделить в нем какие-то периоды, четко очерченные. Наоборот, подтверждает мысль о наличии лишь одного периода творчества: от «Бедных людей» до «Братьев Карамазовых».
Отсутствие периодов творчества не означает, однако, что в произведениях последних нет ничего нового по сравнению с первыми. Нового много. Каждое произведение оригинально. Речь идет лишь о том, что, по сути, в отношении к конкретике не было резких изменений. В ее оценке, в отношении к ней.
В центре — человек. Но глубина постижения его, естественно, разная. Отец и братья Карамазовы отражают в человеке значительно больше, чем Макар и Варя из первого романа писателя. Хотя, конечно, это лишь общая тенденция. Дело в том, что еще в «Двойнике» было обнаружено проникновение в человека почти такое же, как и в последнем романе. Проникновение вглубь.
Но обращает внимание и большая населенность последних романов Достоевского. Это говорит о способности автора и более широко охватывать действительность.
Неустроенная жизнь героев — всегда. Но и в этом плане произошла эволюция. В произведениях ранних — предчувствие крушения быта, в последних — само крушение; предчувствие стало фактом.
Отсутствие солидарности между людьми в последних романах: достигает предела. Но в то же время в самом последнем романе намечается создаваемая солидарность детей.
Произошло усложнение женских образов, глубокое проникновение в женскую психологию, и был достигнут предел, после чего автор стал повторяться. Несчастная любовь приводит в последних романах к последствиям трагическим, в первых — они драматические. Тема «случайного семейства» из побочной превратилась в двух последних романах в центральную.
При общем глубоком проникновении в психологию ребенка в последнем романе появились принципиально новые детские образы: ребенок-отрицатель и ребенок-садист.
Слезы сентиментальные уступают место трагическим. Разовые обмороки и припадки заменяются хроническими, появляются герои-эпилептики. Растет количество смертей, особенно насильственных. В некоторых романах гибнут почти все герои.
«Низкие потолки» всегда давили на душу и ум человека. Но если прежние герои при этом надеялись на случай или уходили в мир мечты, то герои последующие борются за свое существование. Бедный студент Покровский смиренно умирает от чахотки. Бедный студент Раскольников не хочет доводить себя до чахотки. Раскольников это есть не желающий умирать Покровский.
Тема пьянства поднимается до самых широких обобщений (линия Мармеладова).
Мрачный колорит становится гуще и гуще. И овеянные грустной дымкой «Белые ночи» будут просто невозможны в последующем творчестве.
Резко возрастает неприязнь к представителям некоторых национальностей. Начинает даже казаться, что Достоевский идет по пути национализма и шовинизма.
Тема смирения получает несколько иную окраску. От слепой покорности, непротивления к смирению как средству борьбы.
Происходит эволюция героев в их отношении к деньгам. Для Прохарчина они — средство для существования, для Лужина — самоцель.
Эволюционируют бунтари. Раньше их бунт был внутренним и кратковременным. Вольнодумство погашалось сторублевкой «его превосходительства», а иногда и просто его хорошим взглядом. Позднее бунтарь вышел на внешний простор. Его ничто не остановит, для него вообще нет «превосходительств». Он вышел с топором, с клеветой, с доносом.
Происходит рост личности героев. Если Макар Девушкин пил чай ради других, то, положим, Раскольникову такая мысль показалась бы просто нелепой. Выпрямляется язык героев. Растет их творческий потенциал: не переписчики, а теоретики.
В последний период жизни свои взгляды писатель выражает не только через художественные образы, но и непосредственно, в статьях, в «Дневнике писателя».
Проблемы углубляются, образы усложняются. Но без скачков, эволюционно. Можно даже проследить эволюцию переходящих из произведения в произведение образов. Такова линия Ползунков — Ежевикин — Лебедев — Лебядкин — Максимов. Это, в сущности, один сквозной образ. Сквозной, но изменяющийся. Алеша Валковский психологически близок к Васе Шумкову — то же самое слабое сердце. Но с противоположным знаком: у Алеши эгоистически слабое сердце, у Васи — альтруистски.
Конечно, появилось и что-то принципиально новое в творчестве. Появляется жанр детектива. Но детектив это особенный. Психологический. Три «дуэли» следователя с убийцей в «Преступлении и наказании» отражают суть этого жанра.
После Сибири, после близкого соприкосновения с народом, в творчество входит тема русского человека. И всегда при этом, прямо или косвенно, широта русского человека противопоставляется узости европейцев. Обнажаются как положительные элементы этой широты, так и отрицательные. То и другое, в их сфокусированности, в изолированности, дано автором в конкретных образах. Не поэтизируя отрицательное в широте, автор все-таки предпочитает широту узости.
После Сибири происходит усложнение сюжетов. Широко раскрывается намеченная еще в «Хозяйке» тема преступления.
Читая Достоевского по первому кругу, замечаешь ряд недостатков, недоработок. Главное — неправдоподобие. Неправдоподобно прежде всего уплотнение времени. Если провести хронометраж действий героев и сопоставить его со временем действия, обозначенном в романах, то несоответствие будет большое, в сутках окажется далеко не двадцать четыре часа. Неправдоподобны конфиденты героев Достоевского, а также целующиеся в объятиях, плачущие соперницы. Не совсем правдоподобны отношения Сони и Раскольникова: почти не знающий Соню убийца исповедуется перед нею. Только что прибывший в Россию Мышкин — в центре общества. В это трудно поверить. Не совсем убедительна и резкая перемена Marie к Шатову после рождения ребенка. Не веришь в то, что такой высокий духом человек, как Кириллов, приютил у себя Федьку-каторжника, да еще пьет чай, им приготовленный. Неестествен образ матери Оли. Глубоко потрясенная самоубийством дочери, очень быстро эта женщина начинает заниматься шпионством и сводничеством. К тому же в первой половине «Подростка» у нее одно имя, во второй — другое. Явная недоработка. Неестественно и то, что Митя Карамазов припрятал 1500 рублей — не та натура. Но еще более неестественно, что, имея их, он мечется с продажей часов за шесть рублей и с закладом пистолетов. Это уж совсем не в его нравах.
