— Это варварство.
— Возможно, с внешней стороны, — признал Константин, — как все виды войны, но под поверхностью он бесспорно культурен. Возьмем хотя бы выражение «бросить перчатку». Оно происходит от ритуала дуэли. Ты принимаешь вызов, поднимая ту же перчатку или латную рукавицу, и, конечно же, есть масса способов дать удовлетворение противнику. Дерутся, например, до первой крови, что означает, что проигрывает первый, кого ранят, во, с учетом нашей природы, этот путь для нас неприемлем, с чем, уверен, вы согласитесь. Ганс может, конечно, потребовать боя до смертельного исхода, в котором удовлетворение не достигается, пока одна из сторон не погибнет. Он также будет вправе прекратить дуэль, если кто-то их противников окажется выведен из строя, пусть и не фатально.
— Для человека, днем и ночью общающегося только с книгами, ты знаешь о поединках немало.
— Именно поэтому и знаю, госпожа. В каждой книге содержатся интересные факты. Слово «дуэль», например, может происходить от древнеимперского «duellum», слова, означавшего войну; но также существует вероятность, что это производная от «duo», «дуэта», что дает нам новое значение: «поединок». Но мне лично нравится более древнее объяснение, на рейкпшиле «teona»; «сжигать», «истреблять». В процедуру включалась горящая перчатка, добавляющая элемент опасности для каждого участника. Только сильнейший из нашей породы способен противостоять огню. Многие крестьяне все еще верят, что для уничтожения вампира нужно его сжечь.
Ожидающий на дуэльной площадке Конрад повернулся к паре на балконе. Константин умолк, предположив, что болтовня мешает его господину сосредоточиться.
Сзади подошел Фриц и, ухмыляясь, облокотился на перила балкона.
— Знаешь, Константин, тебе нужно изведать всего и побольше. Я могу послать к тебе в библиотеку одну из моих девушек, чтобы… э… помочь тебе на время забыть о своих книгах. Хочешь? Она наверняка предложит тебе уникальный метод обучения.
— Фриц, ты неисправим. Перестань портить юного Константина.
— Слушаюсь, сестрица моя. А ты, Эммануэль, берешь от жизни все веселье, ты в курсе?
В зале Конрад проделал несколько разминочных упражнений, со своим демоническим мечом и без него. Он двигался с грацией прирожденного гимнаста, плавно переходя от позы к позе. Уравновешенность подчеркивала изящество движений, стремительность выпадов превращала тренировку в танец, завораживающий своей текучестью. Но была в нем и надменность, почти свирепая. Конрад скинул с плеч шелковый плащ, подбросил его в воздух и крутанулся, выставив меч. Два шелковых лоскута спланировали на пол по обе стороны клинка.
Тут в дуэльную залу вошел Ганс, и Конрад повернулся к брату:
— А я начал думать, что ты опомнился, братец. Рад видеть, что я ошибался. Я дам тебе пару секунд на подготовку. Не хочу, чтобы меня обвинили в грязной игре.
Ганс повел плечом и поклонился балкону. Затем он повернулся к Конраду:
— Ты несносный пустомеля, Конрад. Пришла пора укоротить тебе язык.
— И ты считаешь себя тем, кто это сделает, братец? — Конрад усмехнулся. — Я лично думаю, что эта роль не для тебя. Впрочем, скоро увидим. Секунданты, зажигайте огонь!
Двое из гамайя Конрада поднесли факелы к облитому маслом дереву, и огненный туннель вспыхнул.
Противников обдало жаром.
По обе стороны дуэльной залы стояли некроманты, магией удерживая ярость пламени под контролем. Одно слово любого из них потушило бы пожар прежде, чем он объял бы замок.
Конрад вытащил меч и вошел в пространство меж двух огненных полос.
Ганс ступил в пылающую галерею с другой стороны, сжимая тонкий, слегка изогнутый меч, выкованный в его родной земле. Он поднес лезвие к губам и ринулся в атаку.
Дуэль не выглядела изящной.
Ганс, под напором дикого жара, сделал безрассудный выпад, который Конрад легко отразил и в свою очередь небрежно ткнул противника рукояткой дьявольского клинка, намереваясь этой издевкой еще больше распалить Ганса, толкнуть его на риск. И ему это удалось.
Конрад отбил еще две атаки брата, с каждым разом улыбаясь все шире.
В дуэльной зале слышался лишь лязг сталкивающихся мечей да потрескивание буйного пламени.
Конрад дал Гансу секунду отсрочки, ловко уклоняясь от выпадов противника, прежде чем провести первую серьезную атаку. Ганс не мог тягаться с Конрадом ни в мастерстве, ни в скорости реакции. Граф не собирался дарить брату достоинство истинной смерти. Он хотел, чтобы вампиры на балконе увидели, что он лучший. Конрад сделал три шага вперед и, вместо того чтобы сделать обманное движение и завершить комбинацию ударом в голову, чего Ганс мог ожидать, резко вонзил дьявольский клинок в руку противника. Меч глубоко рассек мышцы, и Ганс выронил оружие. Изогнутый меч зазвенел, ударившись о пол. В этот миг Ганс понял, что погиб.
Конрад безжалостен. Он ничего не прощает.
Нетронутый огнем, лижущим плиты у его ног, Конрад шагнул ближе и стиснул Ганса в смертельных объятиях.
— Ты мертв, — прошипел он, а потом сильно толкнул неприятеля, так что тот потерял равновесие.
С головокружительной скоростью меч графа прочертил в воздухе невидимую дугу и одним ударом снес голову Ганса с плеч.
Но Конрад на этом не остановился.
Он разрубил тело упавшего брата на куски и один за другим, под взглядами зрителей, скормил их пламени.
— Тот, кто горит ярче всех… — произнес он со смехом. — Конец паршивому золоту.
И Конрад, в огненном ореоле, вышел из зала. На балконе зааплодировал Фриц.
— Вот, друзья мои, настоящий фон Карштайн.
— Ты идиот, — буркнула Эммануэль, — вот настоящий монстр.
— Это одно и то же, дорогая, одно и то же.
— Твое невежество поражает, Фриц. Только не говори, что ты не понял, что только что произошло.
— Ганс был дураком. Он позволил втянуть себя в драку, победить в которой не мог по определению.
— А в следующий раз это будешь ты, или Питер, или кто-нибудь еще, кого наш дорогой Конрад сочтет угрозой своему проклятому правлению.
— Я не дурак, сестрица моя.
— О, думаю, ты только что доказал обратное, Фриц.
Глава 8
Пешком к Сильвании
Пограничные области Сильвании
Первый поцелуй снега, зима, 2056
Что-то в этом чародее заставляло Каллада Стража Бури чувствовать себя чертовски неуютно.
Он ничем не походил на других людей, с которыми доводилось встречаться дварфу. И дело тут было не в рассеянности колдуна и не в том, что все часы бодрствования он проводил, погруженный в собственные думы. И не в том, что он был непроницаем, в то время как прочие представители человеческой породы гордо выставляют напоказ свою лояльность, точно символ чести. И не в том, что этот человек говорил загадочными рифмами о вещах, не имеющих для дварфа никакого смысла.
