— Ну так отдай.
— Я уже сообщил. Они приедут на рассвете. Давай выпьем?
— Давай. Виски уже не пахнет самогоном.
— Я же говорил.
— Ну да.
— Я хочу, чтобы ты бежал.
— Как?
— Ну, ушел ногами.
— А что ты им скажешь?
— А ничего не скажу, пошли они в жопу! Что я не американец?! Они все мне обязаны, я исправно плачу налоги!
— Американец! Ругаешься ты красиво.
— Дед научил. Знаешь, какой у меня дед?
— Наверное, хороший.
— Ладно, Костя, я приеду следующим летом, дай бог, войны не будет, и мы с тобой встретимся. А теперь уходим, забирай своих друзей. Я отвезу вас, куда вы пожелаете.
***
Ветер трепал волосы Заветы. А сердце Кости разрывалось на части. Завета не обращала на него никакого внимания. Все женщины одинаковы, с горечью думал он, стараясь держаться подальше от нее, но каждый раз обнаруживал, что стоит рядом. Он уже готов был броситься за борт, когда Билл прокричал:
— Подходим к нашему сектору!
Они увидели классический форпост из мешков, с амбразурами и двумя крупнокалиберными пулеметами, над которыми развивался звездно-полосатый флаг. Сашка Тулупов принялся незаметно снимать.
— Ты что с ума сошел? — прошипел Костя. — Убери. Они нас сейчас за это расстреляют.
— Да я так чуть-чуть, — смущенно оправдывался Сашка.
— Я вас представлю журналистами, — сказал Билл, когда они пристали к берегу. — Вы ведь журналисты?
— Ну да. Тележурналисты из Москвы.
— Это наша крайняя точка. Мы уже здесь три дня стоим. Нас никто не атакует. Не жизнь, а малина.
— А холодец с чесноком вы ели? — спросил Сашка.
— Это моя мама любит, — ответил Билл, — я мы истинные американцы считаем это очень опасной едой.
— А ты сам-то пробовал с горячей картошкой?
— Нет, — признался Билл и стал думать, подвох это или нет. — Вы знаете, у нас в Америке очень большой выбор продуктов. Я лично предпочитаю вегетарианскую еду. Но порой могу съесть стейк. Все зависит от компании.
Они сошли на берег. За деревьями проглядывали шиферные крыши. Оттуда прибежали откормленные, как поросята, санитары с носилками. Оказалось, что это Билл их вызвал по рации. Игоря, как он ни упирался, обрядили в шейный воротник, уложили на носилки и борзо утащили, несмотря на то, что он делал отчаянные глаза. Костя ему не позавидовал — еще бы, оказаться в руках своего извечного врага, с которым ты воевал всю сознательную жизнь. Было отчего сойти с ума.
Справа виднелся каменный мост с колоннами и фонарями, по которому никто не двигался. Берег напротив казался вымершим. Он словно притаился и хмуро посматривал на американцев.
— Слушай, мне бы со своими связаться?
— Организуем, — сказал Билл.
Через минуту Костя разговаривал по космической связи.
— У нас все нормально. Только оборудование потеряли. Один комп остался и 'сонька'. Машина сдохла. Нет, мы у американцев. Нет, не в плену, в гостях, — Костя улыбнулся Биллу, у которого сделались сумасшедшие глаза. — Вечером постараемся выйти на связь с материалом. Да, суперматериал. О чем? Пока не знаю. Ну так и получается — нельзя все спланировать. Нет, не подведем. Я сказал не поведем. Я обещаю. А что мне делать?! Ну так получилось… не по нашей воли… Да… да… да… я все понял, Юрий Александрович. Всю ответственность беру на себя.
Завотделом Горелов Юрий Александрович был страшно недоволен. Мало того, что в Харькове погиб Виктор Ханыков, теперь вся группа оказалась в опасности, и виноватым, конечно, оказался Костя. Никакие доводы на Горелова не действовали. Он вообще, был инициатором сворачивания работ в Украине, потому что не мог защитить своих позиций перед генеральным. Костя в их отношения не совался. У него и своих забот хватало. Поговаривали, что Горелов висел на крючке у генерального и не мог рыпнутся больше, чем ему было положено. Разумеется, это отражалось на работе редакционных групп, сковывало инициативу и подрывало веру людей в свою работу.
Отсутствие тарелки усложняло передачу информации. Теперь они пользовались каналом Интернета, а это значительно ограничивало их возможности. Ни о каком прямом эфире не могло быть и речи.
— Слушай, Билл, — спросил Костя, — а можно поснимать вас? И вообще… как у вас насчет интервью?
— Позицию лучше не надо, а внутри — пожалуйста. Поговорите, я переведу. У нас это даже приветствуется.
Вначале они пообщались с рядовым Стивом Стоуном, который прятался от солнца под навесом. Он сообщил, что направлен сюда для продвижения демократии на восток, и расплылся в черной улыбке. Веселость перла из него точно так же, как и из Сашки Тулупова.
— Ты считаешь, что здесь нет демократии?
— Я вообще ничего не считаю. Мое дело маленькое — любить вот эту штуку 'Браунинг' М2НВ и вести фланкирующий огонь по мосту.
— А если ты кого-то убьешь? — задал провокационный вопрос Костя.
Билл заулыбался, но перевел.
— На все воля Аллаха! — ответил рядовой и тоже заулыбался, как яркое солнышко.
— Ты что, мусульманин?
— Да, я черный мусульманин из Орегона.
— А как насчет Усама Бен Ладена?
— Я противник применения насилия в нашей стране. Пусть это происходит, где угодно, но только не в США.
— То есть, в Европе можно?
— Где угодно, — повторил рядовой и снова растянул рот до ушей. — Например, в неверной Англии. Да покарает ее Аллах!
— А как ты относишься к теории заговора одиннадцатого сентября?
— Я считаю, что во всем виноваты русские. Они наняли Усаму. Я пришел с ними воевать, — Стив Стоун похлопал по затворной коробке пулемета.
— Я тоже русский, — напомнил Костя.
— Пуф-пуф, — наставил на него палец рядовой и заразительно засмеялся, обнажая большие белые зубы. — Мы убиваем разов!
— Кого? — Костя от удивления едва не проглотил язык.
— Ха-ха-ха… — рядовой был чрезвычайно доволен, — русских, арабов и злодеев… ха-ха-ха… Разов!
— Стив, какую школу лицемеров ты закончил?
— У нас служат все, кому не лень, — глядя в объектив 'соньки' и улыбаясь, сообщил Билл. — Таковы Соединенные Штаты Америки! Ничего не поделаешь — демократия! Это наш крест! Нас не интересуют политические взгляды солдат и их половая ориентация, главное, чтобы они выполняли свои служебные обязанности. А политика и секс — это личное дело каждого.
— Ну а дисциплина?
— На дисциплине это не отражается.
— А межрасовые отношения?
— Это запрещено законом, как и секс между мужчинами.
— Но кому-то может не понравиться, что рядом с тобой гей?
— Ты несколько ошибаешься, у нас очень терпимое общество, поэтому культура взаимоотношения между рядовыми поднята на высокий уровень.
