Правда, я быстренько сообразил, что не моего ума это дело и чем скорее мы разойдемся, тем лучше. Пока я раздумывал, как бы слинять повежливее, пуля над головой — вз-з-ык! — и в стену, крошка в лицо. Очухались, значит, те, у пролома. Ну, тут уж не до разговоров. Прыгнул я к Ялмару — он в сторонке лежал, за кучей кирпича, рядом винтовка его знаменитая. Ее-то я и прихватил — не пропадать же добру! — и ходу, по насыпи, где раньше узкоколейка была, к бывшим складам. Там есть где схорониться.
Глянул через плечо: тройка за мной рысью чешет. Ладно, думаю, пусть, в пакгаузах я от них в два счета отвяжусь — ну их к дьяволам!
Пальнули нам вдогонку раз-другой, затихли — наверное, к водокачке вышли. Ну пусть поразмыслят, теперь сломя голову не попрутся.
Когда пошли склады, я скатился с насыпи — и в первую же щель. Места знакомые; троица мигом отстала. Но с ватагой шутки плохи, Комбинат как свои пять знают. С полчаса я петлял, как заяц, взмок весь, потом дал еще хорошего крюка и вышел к болотам со стороны сферозапада. Местность дикая, глухая, кругом заросли непролазные, топь — лучше и не придумаешь.
Присел на кочку, дыхалку восстановила — вроде пронесло. Винтовочку ялмаровскую осмотрел, ох и вещь, ребята, всей ватаге на зависть! Ведь у большинства какое оружие?.. Дробовики, берданы, самопалы, в общем, бухалки допотопные, с этим делом у нас туго. А у Ялмара настоящий армейский семизарядный карабин, какими кругачи вооружены. Красота! И магазин полный, не успел он, значит, никого угробить перед смертью, да у меня с десяточек патронов заначено, так что жить можно.
Поднялся я, глянул последний раз на Комбинат — будь он семь раз проклят! — и двинул через заросли прямиком на сфероюг. Пусть себе думают, что я в горы полез — сейчас важно сбить ватагу с толку, оторваться, а там посмотрим!
Собственно, я уж давно все решил, еще когда дед умер: к столице двигать надо. В горах невмоготу стало: холода, голодуха, банды. Поселки вымерли, народ в долины подался, поближе к городам. Там все же полегче, да и шкура целей будет. Кругачи последнее время нашего брата не трогают, своих дел по горло. Черт-то что творится: древневеры совсем от рук отбились, бунтуют, говорят — с хилиастами снюхались; сект всяких новых — пропасть, я уж совсем запутался — кто, что, за кого, кому молятся?! Плюс ко всему — отверги, эти вообще ребята крутые, на всех богов чихают. Народ шепчется: как бы новый Крестовый не прошел!
Впрочем, наше дело — сторона. Мы народ покладистый, богов почитаем, жертвы приносим, никуда не суемся, в кого скажут, в того и верим — чего нас трогать!..
Дед перед кончиной слово с меня взял, что учиться буду — мол, способный я, в отца-покойника, на лету схватываю. Да я и не против чего в горах-то киснуть?! Но вот не повезло: к Ялмару угодил, чтоб ему в аду на колу сидеть! Крепко он меня зажал, подлюга! Один раз совсем было удрал — в предгорье взяли, чудом жив остался.
Ну да ладно, с Ялмаром — кончено. И со всей его сволочной ватагой. Теперь уж дудки, теперь мы ученые, теперь нас голыми руками не возьмешь! В Призенитье больше — ни ногой, хватит с меня! Окопаюсь в городе, присмотрюсь, там что-нибудь придумаю — не дурней других!
Иду я таким образом, размышляю, через колючки продираюсь, планы, значит, всякие строю. В общем, развесил уши, ну и напоролся.
Откуда ни возьмись — змееголов, и на меня, как пружина спущенная. Здоровенный, с бревно, наверное, и пасть — как ворота. Шарахнулся я в заросли, пальнул оттуда с перепугу, вроде даже мимо. И уже спустив курок, соображаю: мнимой это, будь он неладен, зря нашумел! Ни к черту у меня нервишки стали, пугаюсь, как баба. Да тоже и не сразу поймешь, что к чему, ведь совершенно непрозрачный, сволочь, как живой! Здесь, вблизи Зенита, мнимоны на кого хочешь страх наведут. Иной раз такое выскочит — хоть стой, хоть падай! И даже знаешь, что обман это, призрак бестелесный, а все равно жутко.
Глянул вверх — так и есть, небо уже желтое, в пузырях, ложносолнце на сфере черной кляксой набухло. Полдень, самая пора всякой призрачной нечисти. Народ-то здесь дремучий, страсть как мнимонов боятся, говорят — ведьмины выродки. Имечко у них еще, язык сломаешь: Интер Ференция! Чепуха, конечно. Дедуля у меня был образованный, все объяснил. Миражи это, сфера их плодит! Хотя кто его знает, может, и не обошлось здесь без чертовщины?! Ведь чего только в Зените не бывает! Вчера, среди ночи, вообще черт-то что началось! Гул — на всю округу, будто лавина, и земля ходуном: еле успели наружу выскочить. На Комбинате последние строения порушились — настоящее землетрясение! А потом Ось вдруг вспыхнула и как пошла огненными пузырями сыпать — жуть одна. Хорошо, их в горы отнесло, на ледники, а то сгорели бы тут все за здорово живешь. Никогда такого не было, старожилы поговаривают: мол, знамение это, так и должно быть накануне Второго свершения.
Вот такие здесь дела — в Зените. А уж мнимонов разных — не счесть. Каких только не встретишь: и под гадов, и под птиц, и под насекомых всяких… Даже под людей. Порой смотришь: человек человеком, и морда-то знакомая, гнусная, так и чешутся руки шарахнуть из ствола, а ткнешь — пустой изнутри. Призрак, стало быть. А настоящий в это время, может, за сотню сферомиль отсюда — и знать не знает, где его оболочка объявится… Вот, пожалуйста, как на заказ.
Я как раз на полянку продрался, там посередине стоит дуб засохший. Травка бордовая под ним каким-то чудом сохранилась. И на этой травке троица знакомая.(Ну как живые) А мордатый, в петушиной шапчонке, мне этак ручкой: мол, давай, парень, не стесняйся.
Вгляделся я получше — и чуть не сел. Мать всех богов, какие, к лешему, мнимоны) Это ж самая что ни на есть натура)..
Вот уж действительно: не везет, так не везет! Поначалу меня даже пот холодный прошиби — как же это они, по воздуху, что ли?.. Потом вроде сообразил-обвели! Обвели, как придурка последнего!
Пока я по складам, как псих, петлял и следы заметал, они в открытую пересекли Комбинат, вышли через Могильный пролом и преспокойно поджидали меня здесь, на поляне. Ее при всем желании не миновать: справа топь, мигом завязнешь, слева — холм лысый, ни кустика, ни травинки, просматривается насквозь, только дурак через него попрется. Вот и выходит — ушлые ребята, таких не очень-то проведешь)..
Тут этот квадратный — он у них, видно, за старшего — пасть свою разевает:
— Эй, парень, двигай ближе. Разговор есть…
Голос — под стать остальному: труба иерихонская. И выговор какой-то не наш. Может, в столице так говорят?..
Парень с девицей на рюкзачках пристроились, на меня пялятся. Подхожу.
— Садись — говорит старшой и рюкзак свой пододвигает. Это дело я, конечно, проигнорировал, сел на корточки, спиной к стволу дерева — вся полянка передо мной. Винтовку между колен держу — палец на крючке.
