Тот моргнул, смущенно улыбнулся, сжал пальцами воздух.
— Ваши сорок долларов, — и положил несуществующие купюры в соответствующее отделение кассового аппарата, давая Олли сдачу и перекладывая купленные продукты в пакеты.
Шагая домой, Олли явно чувствовал себя не в своей тарелке, потому что никогда раньше не использовал свои способности, чтобы кого-то обмануть. Если бы не девушка, прошлой ночью он бы обследовал мусорные баки, возможно, сумел бы полностью собрать еще один комплект столовых приборов, а потом перешел бы к другим способам добывания денег. На станциях подземки он без труда находил выроненные пассажирами монетки, иной раз его нанимали, чтобы что-то разгрузить или перенести. Так что ответственность за обман лежала не только на нем. Тем не менее, совершенная кража тяготила его.
Дома он приготовил обед: жаркое, салат, свежие фрукты, и разбудил Энни. Она как-то странно посмотрела на него, когда он указал на накрытый стол. Олли чувствовал, как в ней разгорается пожар ужаса. Обвел рукой прибранную комнату, ободряюще улыбнулся.
Девушка села, вновь вспомнила ночь, вспомнила, что уйти из жизни не удалось, и в отчаянии закричала.
Олли умоляюще поднял руки, попытался что-то сказать, но не сумел.
Кровь бросилась ей в лицо, она набрала полную грудь воздуха и попыталась соскочить с кровати.
Олли пришлось прикоснуться к ней руками и опять погрузить в сон.
Укрывая ее простыней, он отругал себя за наивность. С чего он взял, что она забудет про все свои страхи, будет вести себя по-другому, увидев, что он принял ванну, переоделся, прибрался в квартире и приготовил обед? Она могла измениться только с его помощью, а вот это требовало времени, немалых усилий… и жертв.
Еду он выбросил. Есть уже не хотелось.
Долгую ночь Олли просидел у кровати, опираясь локтями на колени, положив голову на руки. Подушечки пальцев, казалось, слились с висками, ладони — со щеками. Он погрузился в ее разум, чувствовал ее отчаяние, надежды, мечты, честолюбивые замыслы, знания и опыт, доставшиеся дорогой ценой, ошибки, заблуждения, недостатки. Он достиг глубин ее души.
Утром Олли выпил два стакана воды, дал попить и девушке, не выводя ее из полусна. Затем нырнул в хаотичный мир ее разума и оставался там, с короткими перерывами, день и ночь, исследовал, изучал, набирал информацию, бережно и осторожно настраивал ее психику.
Он не задавался вопросом, почему тратит на девушку столько времени, энергии, эмоций. Возможно, не хотел признаться себе, что основной мотив — замучившее его одиночество. Он сливался с ней, касался ее, изменял, не желая задуматься о последствиях. А к следующему рассвету закончил работу.
Вновь наполовину разбудил Энни и дал попить, чтобы уберечь от обезвоживания. Потом погрузил в глубокий сон и прилег рядом. Взял ее руку в свою. Вымотанный донельзя, заснул, и ему казалось, что он плывет в огромном океане, песчинка среди волн, и его вот-вот проглотит что-то ужасное, поднимающееся из глубин. Как ни странно, сон этот не напугал Олли. И в жизни, так уж сложилось, он постоянно ждал, что его кто-то или что-то проглотит.
Двенадцатью часами позже Олли проснулся, принял душ, побрился, оделся и приготовил обед. Когда разбудил девушку, она снова села, в недоумении огляделась, но не закричала.
— Где я? — спросила Энни.
Сухие губы Олли беззвучно задвигались, он мгновенно потерял уверенность в себе, смог лишь обвести рукой комнату, которая теперь вроде бы уже была ей знакома.
На лице девушки отразилось любопытство, она еще не знала, как себя держать в незнакомой обстановке, но страх перед жизнью определенно покинул Энни. От этой болезни он ее излечил.
— Да, уютное у тебя местечко. Но… как я сюда попала?
Олли облизал губы, поискал слова, не нашел, указал на себя и улыбнулся.
— Ты не можешь говорить? — спросила она. — Ты немой?
Он обдумал ее вопрос, решил, что предложенный ею выход скорее хорош, чем плох, и кивнул.
— Бедненький! — Энни долго смотрела на синяк на руке, на сотни отметин от иглы, без сомнения, вспомнила передозу, которую тщательно приготовила и ввела в кровь.
Олли откашлялся и указал на стол.
Энни велела ему отвернуться. Слезла с кровати, сняла верхнюю простыню, завернулась в нее, как в тогу, села за стол и улыбнулась ему.
— Я умираю от голода.
Фея! Она просто очаровала Олли.
Он улыбнулся в ответ. Все шло, как по маслу. Он поставил еду на стол, знаками дав понять, что повар он так себе.
— Выглядит все очень аппетитно, — заверила она его. И начала накладывать еду в свою тарелку. Не произнесла ни слова, пока все не съела.
Потом попыталась помочь ему убрать со стола, но скоро устала, и ей пришлось вернуться в постель. Когда он закончил и сел на стул рядом с кроватью, она спросила:
— Чем ты занимаешься?
Он пожал плечами.
— Как зарабатываешь на жизнь?
Олли подумал о своих руках. Что бы он рассказал о них, если бы мог говорить? Пожал плечами, как бы отвечая самому себе: «Ничего особенного».
Энни оглядела опрятную, но убогую комнатку.
— Нищенствуешь? — Олли не ответил, и она решила, что попала в точку. — Как долго я смогу здесь оставаться?
Жестами, выражением лица, движением губ Олли заверил ее, что оставаться она может, пока сама не захочет уйти.
Энни долго всматривалась в его лицо, пока не поняла смысл его жестикуляций, затем попросила:
— Нельзя ли уменьшить свет?
Олли встал и выключил два из трех рожков люстры. Когда повернулся к кровати, она уже лежала нагая, готовая принять его.
— Послушай, я понимаю, что ты принес меня сюда и ухаживал за мной не за так. Ты рассчитываешь на… вознаграждение. И имеешь полное право его получить.
В замешательстве Олли взял чистые простыни из стопки в углу и, игнорируя ее предложение, начал перестилать постель, не прикасаясь к девушке. Она в изумлении таращилась на него, а когда он закончил, сказала, что не хочет спать. Он раздраженно настаивал. Когда ему это надоело, он прикоснулся к ней, и Энни мгновенно заснула.
Утром она позавтракала с тем же аппетитом, что выказала прошлым вечером за обедом. Очистив тарелку, спросила, можно ли ей принять ванну. Олли мыл посуду под аккомпанемент ее мелодичного голоска, доносившегося из-за двери ванной. Песню, которую она пела, он никогда раньше не слышал.
Энни вышла из ванной с чистыми волосами цвета гречишного меда, обнаженная встала у изножия кровати, знаком подозвала его. Выглядела она куда лучше, чем в ту ночь, когда он ее нашел, но определенно могла бы прибавить несколько фунтов.
Олли отвернулся от нее, уставился на несколько тарелок, которые еще не успел вытереть.
