Он на мгновение остановился, снова пожал плечами и толкнул дверь.
— Сами найдете, — буркнул он.
— Эй, эй! Погоди! — неслось ему вдогонку. — Может, ты сам его и пристукнул… Николай, да где же ты, мать твою!.. Задержи этого…
Но он уже растворился в промозглом сумраке наступившей ночи.
Выпитая водка пошла на пользу: живительное тепло разлилось по жилам, щемящая тоска немного отступила, дав место призрачной надежде. Надежде на что? Он не знал. Подобно черной дыре, неизвестность стояла перед ним и затягивала в свое нутро. И все же он почувствовал себя легче. Наверное, и в черных дырах живут люди — лишь бы в такую вот черную дыру не превратилась его собственная душа.
Откуда-то донесся шум проходящего поезда.
* * *
Он вышел к железнодорожной насыпи и прямо по полотну зашагал в сторону мерцающих вдали огней станции.
Станция была безлюдна и пустынна, нигде не было ни единой живой души, и лишь со стороны буфета несся заунывный плач старенькой гармошки.
Спать. Сейчас он хотел только спать. Выспаться бы как следует, а там, на свежую голову, глядишь, и выход из этой дурацкой ситуации забрезжит. Потому как безвыходных ситуаций не бывает, это он знал с детства.
Детство… детства своего он не помнил. Ни отца с матерью, ни самого себя в те далекие-далекие годы…
Побродив по пустым закоулкам станционного здания, он набрел, наконец, на помещение, которое служило, по-видимому, чем-то вроде зала ожидания. Как и везде, здесь не было ни души. Никто никуда не уезжал, никто никого не встречал — время как бы обтекало стороной это забытое Богом место. Именно в этом мрачном зале он и решил скоротать остаток ночи.
Растянувшись на одном из жестких обшарпанных диванов, он задремал.
Проснулся он оттого, что кто-то бесцеремонно тряс его за плечо. Он вскочил, еще ничего не понимая и не помня, где он и кто он, — и лишь потом открыл глаза.
Перед ним стоял милиционер с погонами сержанта.
— Кто такой? — строго спросил тот.
Он вынул паспорт и протянул блюстителю порядка. Тот небрежно перелистал его и вернул хозяину.
— Что, лучшего места не нашел? Почему домой не идешь?
После небольшой паузы последовал неуверенный ответ:
— Да… некуда мне идти…
— Что, с женой поцапался?
— Что-то вроде того…
Сержант понимающе кивнул.
— Знакомо дело. У самого жена еще та стерва. Ладно, эта ночь — твоя. Но чтобы в следующий раз я тебя здесь больше не видел. Иначе сдам в каталажку.
— Спасибо.
Сержант ушел. А он снова улегся на диван и проспал до утра.
Прошло несколько дней. Он продолжал слоняться по городу, который носил странное, но романтичное название — Огни. Питался он в попадавшихся по пути забегаловках, а ночевал где придется: в подъездах домов, в подвалах, на чердаках. Поселиться в единственной городской гостинице он не рискнул: недельное проживание в этой кишащей тараканами и клопами дыре уничтожило бы все его скудные сбережения. А сбережениями он, действительно, похвастаться не мог: к исходу третьего дня своего пребывания в этом сыром и сером городишке он имел в своем распоряжении 378 тысяч с копейками. Не густо, если учесть, что целых три года он вкалывал, как вол, на бескрайних сибирских просторах с единственной целью — сколотить небольшой капиталец. Сколотил, нечего сказать…
На станции он больше не появлялся, боясь наткнуться на того сержанта. Свой дом — вернее, дом, который, согласно штампу в паспорте, значился местом его постоянного жительства — он также обходил стороной. Здесь он не появится никогда.
Постепенно, шаг за шагом, он узнавал об окружающем его мире все больше и больше.
Городок, в который забросила его судьба, находился где-то на Восточном Урале. Ничем примечательным он не отличался, если не считать большого бетонного завода, который поставлял свою продукцию чуть ли не всей западной Сибири и значительной части уральского региона. Завод обеспечивал работой добрую половину населения Огней; другая же половина была занята либо мелкой коммерцией, либо службой в государственных учреждениях (школы, поликлиники, детские сады, городская больница, и т. д. и т. п.), либо пьянством. Впрочем, пили здесь все. Пили страшно, до потери человеческого облика, до белой горячки, до летального исхода. Смертность от спиртного в городе была едва ли не самой высокой по стране. Обпившиеся мужики валялись прямо на улицах, и это стало настолько привычным и обыденным явлением, что на них давно уже никто не обращал внимания. В лютые морозы, которыми славились здешние зимы, люди мерли десятками: свалившийся в снег от чрезмерной дозы алкоголя, бедолага замерзал в считанные минуты. Город изобиловал десятками питейных заведений, в которых сутками напролет околачивались здешние работяги и бомжи. А последних, надо сказать, в городе было с избытком. Поодиночке и группами, они бесцельно слонялись по улицам, оккупировали заброшенные дома, жгли костры на окраинах — словом, создавали определенный колорит пейзажу Огней. Много среди них было пришлых, неведомо откуда взявшихся, бродяг.
Может быть, именно поэтому еще один новоявленный «бомж» не привлек ничьего внимания.
А «бомж» все продолжал бродить по городу, с каждым новым днем все больше и больше впадая в отчаяние. Память его замкнулась окончательно, глубины подсознания не желали расставаться со своими тайнами. Он чувствовал себя беспомощным, словно слепой котенок, окруженным глубоким вакуумом, глухой, непрошибаемой стеной неведения.
Мысли о самоубийстве все чаще стали посещать его.
* * *
На четвертый день бессмысленных блужданий по городу, в поисках ночлега, он очутился на одной из окраин Огней, где стояли ветхие, заброшенные домишки, частью обвалившиеся, частью еще целые, но уже непригодные для жилья. Этот район был чем-то вроде городского гетто, где обычно собирались здешние бомжи и бродяги, и потому прозывался «бомжеубежищем».
Над городом висела темная, сырая, беззвездная ночь. С десяток костров покрывало этот забытый Богом уголок; разбившись на группы, бомжи жались к огню. Кто-то молча сидел, покачиваясь, и тупо смотрел на пламя, кто-то жевал добытую за день пищу, кто-то пил водку, кто-то, уже изрядно набравшись, валялся прямо на земле в пьяном полузабытьи. Разговоров почти не велось: этим отбросам общества не о чем было говорить друг с другом.
Он приблизился к одному из таких костров. Четверо безликих существ сидели возле огня, пятый спал чуть поодаль.
Молча сел к огню. Было холодно, накрапывал мелкий колючий дождь, и ему необходимо было отогреться.
— Мы тебя не знаем, — прошамкал один из бомжей, оказавшийся стариком в рваной, местами прожженной телогрейке. — Мы чужих не берем. Прописка есть?
