— Ничего у тебя нет, — сказал старик.
— У меня есть степень, — обиделся Погосов, — есть имя.
— Ладно, давай свое имя.
— Как так? Для чего?
— А мы его уничтожим.
Старик сказал, что его работу, исправленную, он опубликует под именем Тырсы.
— Наума Яковлевича? С какой стати?
— Тогда — Федько.
— Ни за что! Мы с ним противники.
— Не все ли тебе равно, чья подпись будет. Все исправим, решим.
— А вам какая выгода?
— Ты всюду выгоду ищешь. Ты враг науки, ты не хочешь истины… Взять его! — вдруг крикнул старик.
Появились двое, взяли Погосова под руки, повели. Женщина в золотой короне выслушала старика армянина, приказала: «Уничтожить!» Погосова посадили в «Мерседес», захлопнули дверцу, вкатили под пресс, который плющил негодные машины. Погосов не мог выбраться, двери были без ручек. Он кричал, бил стекла. Стальная плита опускалась. Женщина и старик армянин наблюдали, фотографировали.
Погосов кричал, что он согласен на все. Никакая работа не стоит его жизни, погибнуть из-за какой-то глупости! Ужас его нарастал, но где-то в самой глубине, в самом закоулке сознания он уже понял, что это сон, однако не отказался от сладкой завораживающей жути и желания досмотреть, увидеть свою гибель…
На следующее утро Погосов, добежав до старой, раздвоенной наподобие лиры сосны, прислонился к ней. Слабое живое тепло исходило от ствола. Берег засеяло снежной крупкой, у обреза воды появился ледок. Чистая песчаная полоса сузилась. Вчерашние следы оплыли, от женских каблуков остались малозаметные ямки. Сильно, как бы напоследок пахло гниющей тиной… Обоняние, детское обоняние, когда ощущались малейшие запахи, словно возвращалось к нему.
В редких снах Погосову обычно виделось нечто смутное, забывчивое. Нынешний сон имел угрожающий сюжет, что-то он наверняка обозначал. Чем, в сущности, сон отличается от реальной жизни? Так же действуешь, говоришь, только переживания сильнее, и ужасы, и восторги, и слезы острее. Сон эссенция жизни. И так же, как в реальности, самого себя не видишь. Почему сны тысячи лет остаются необъяснимым явлением, — размышлял Погосов, — ни физиологи, ни психологи не могут научно истолковать, а толкуют разные ворожеи.
Эта мысль осталась недодуманной, ибо в этот момент Погосов увидел впереди женщину. В желтом плаще, в брюках. Она удалялась от него, помахивая камышинкой. Через несколько минут Погосов нагнал ее. Высокие ее сапожки отпечатали знакомый след. Сохраняя некоторое расстояние, Погосов перешел на шаг… Фигура ее спортивная, плечистая, поднятый воротник закрывал шею, ветер растрепал короткие коричневые волосы.
У перевернутой лодки женщина остановилась, обернулась к нему. Была она старше, чем он полагал. Лет двадцать восемь — тридцать, она оглядела Погосова, оценивая его рост, фигуру, костюм.
— Доброе утро, — буркнул Погосов.
Знакомиться, нарушать одиночество не хотелось, но промолчать не мог.
— Значит, это вы гуляли вчера здесь. Я знаю вас по следам.
— Вы следопыт? — и улыбнулась приветливо, даже обрадованно, и он не удержался от улыбки.
— Следователь, исследователь, преследователь, последователь…
— Это вы меня преследуете?
— Что вы здесь делаете с утра пораньше?
— Оставляю следы.
Она, определенно, радовалась их встрече. С чего бы? Актриса? Тырса подослал разыграть?
— Кто вас научил этому фокусу со следами? Наум Яковлевич?
— Кто, кто?
— Не связывайтесь с Тырсой, он вас охмурит и бросит.
— О чем вы?
Они шли вдоль шуршащей шуги. Льдинки громоздились друг на друга, смерзались, мелкая зыбь приносила новые, зима начинала свои работы. Погосов оглянулся: парные следы — его зубчатые кеды, ее каблуки — тянулись за ними.
— Я шел вчера по вашим следам. Шел, шел, и вдруг они пропали.
— Ну и что?
— Куда вы подевались?
— Видите, нашлась.
— А все же… Я ломал себе голову, не мог придумать. Покоя не дает ваш фокус.
— Хорошо, что не дает.
Она вдруг побежала, Погосов за ней. Бежала она легко, чуть отталкиваясь. У заколоченного пляжного киоска остановилась, Погосов запыхался.
— Вы что, спортсменка?
— Люблю бегать.
— Вы тут живете?
— Нет. Как у вас хорошо! — Она окинула разом широкую гладь воды, туманное утро с еле заметным пятнышком солнца.
Погосов согласно вздохнул, потом спросил:
— Все же откройте, как вы это делаете? Со следами.
— Без этого никак?
— Конечно, ерунда, а работать мне мешает.
— Чем вы тут заняты?
— А-а-а, — он безнадежно махнул рукой. — Бьюсь лбом о стену. Вас как звать?
— Лера.
— Так вот, Лера, исследую, что крепче — лоб или стена.
— Стена цела?
— Сочувствуете стене? — Он постучал себя по лбу. — Не хватает! Надо бы бросить, не могу, хоть тресни. Так и топчусь, ни тпру, ни ну…
Вряд ли она могла что-либо понять, где его заколодило, но слушала, не останавливала. Неизвестно, с чего его понесло.
Звенели льдинки. Тонкий звук исходил от берега, мешался с шипящей волной.
— Ледостав, — сказал Погосов.
— Последняя волна. Завтра она замерзнет.
— Хорошее утро, — отозвался Погосов. — Меня зовут Сергеем… Сергей Максимович. Извините, если что…
— Все правильно, все было правильно, — твердо ответила Лера.
Дальше они шли молча вдоль воды. Среди выброшенного тростника попадались пластиковые бутылки, пакеты, банки, канистры. Море пыталось избавиться от этого мусора. Чайки сидели шеренгой на отмели.
Шел легкий, пустой разговор, треп, разминка. Погосов пытался понять, откуда взялась эта особа здесь рано утром, и вчера она тоже здесь прогуливалась. Из поселка? Но она не знала, в какой он стороне. Санаторий «Дюны» был в двух километрах отсюда, но она шла не оттуда.
— У вас это утренняя зарядка. А потом? За работу?
Погосов поморщился.
— Считается, что так.
— В чем же смысл?
— Смысла нет, но ничем другим заниматься не могу.
— Узкая у вас специальность.
Она посмеивалась снисходительно, что раздражало Погосова.
— Специальность ни при чем.
— Не злитесь. Я понимаю, от меня требуется сочувствие, утешение, так положено женщинам.
— Я специально для этого сюда пришел.
— Вам что, надо обязательно узнать, кто я, откуда? Настоящий ученый не должен отвлекаться.
— Откуда вам знать, у вас муж ученый, младший научный сотрудник?
— Почему младший? — Она расхохоталась. В ней было какое-то скрытое превосходство, как будто ей было что-то известно о Погосове.
Она спросила, в чем состоит его работа, спросила недоверчиво, словно проверяя. Посмеиваясь, он поиграл перед ней с критерием Олсена. И добавил про искривление полей.
