Впереди на воде появилась впадина, большая, целый кратер. Не воронка, когда вода крутится, мчится вниз, здесь вода застыла неподвижно, вдавленная какой-то силой.
— Осторожно, — предупредила Лера, притянула его к себе, и они покатились вниз, как с горы.
Далее в памяти Погосова следовал пробел, один из самых досадных. Вызван был, видимо, головокружением, возможно, на какое-то время сознание его отключилось, пришел он в себя в тесном помещении без окон, с низким серым потолком. Уши болели, сдавливало грудь. Он полулежал в кресле, лицо его обдувало прохладой с запахом трав. Лера переговаривалась с пареньком в халате лимонного цвета. Парень этот пил кофе, заедал крутым яйцом и повторял Лере: «Тебя предупреждали… Не знаю, как Грег… Не знаю».
Погосову дали выпить кружку горячего черного напитка, горького и приятного.
На стенах мерцали экраны; стояла аппаратура, громоздились какие-то пыльные приборы, обстановка типичной лаборатории и успокоила Погосова, и разочаровала обыденностью.
Появился Грег, сияющий приветливостью, весь отполированный, начиная от пробора напомаженных волос до блистающих туфель, господин VIP Величественный Импозантный Протектор. Он обошел Погосова, осмотрел его заношенный лыжный костюм, драные кеды, вязаную, когда-то белую шапочку, которой Погосов накрывал чайник. Если добавить к этому давно не бритую физиономию, то Погосов мог сойти за бомжа.
— Итак, вы занимались плазмой, — сказал Грег счастливым голосом. — Это газ, ионизированный.
Не дослушав, Погосов вопросительно посмотрел на Леру.
— …вы весьма поэтично описали: «Молнии — огненные мосты между обла-облаками— процитировал Грег, весело сверкая белыми мелкими зубами, похоже, у него их было больше положенного.
— Вы что, подслушивали? — спросил Погосов.
— Что-то в этом роде. Но вам же эта система знакома… — И Грег сделал жест, как бы издали потрепав Погосова по плечу.
Не теряя времени, он предложил Погосову ознакомиться с не известными ему материалами по плазме, взамен он, Погосов, дает возможность произвести над ним нужные замеры.
Какие замеры, о чем вообще речь, Погосов не понял. Начались какие-то приготовления, подкатили два кресла, появились еще люди в халатах, стали замерять у Погосова давление, пульс, еще что-то.
Погосов согласно кивал, что не означало согласия, не хотелось выяснять, допытываться, что к чему, зачем. Пусть идет, как идет, забавляясь, он вяло наблюдал за тем, что творилось с ним, шел какой-то эксперимент, в конце концов, жизнь, если по Щипаньскому, тоже эксперимент, поставленный Кем-то.
— У вас не может быть не известных мне материалов, — сказал Погосов. Вы ведь не знаете, чем я занимаюсь. И не можете знать. И не должны.
— Это почему? — спросил Грег.
— Потому что речь идет о секретной тематике.
— Секретной? — Грег удивился. — Вы еще возитесь с этой чушью, неужели вы не поняли, как мешает вам секретность?
И он разразился монологом о том, что, когда секретность помогает военным скрывать, что ракеты летят не туда, когда фирмы утаивают безумные затраты на моторы, а новые материалы оказываются негодными, секретность все покрывает.
В заключение он разъяснил, что нужные сведения Погосов сам найдет. Секретное быстро становится несекретным. Время распечатывает любые сейфы.
Все было правильно, и все вызывало у Погосова неприязнь. Говорил Грег без возмущения — снисходительность этнографа к нелепым обычаям прежних времен. «Представляю, как вам приходилось», — повторял он.
Небольшой пульт на подлокотнике был снабжен джойстиками, кнопками управления — звуком, изображением, красная кнопка позволяла выключить установку, произвести измерения.
На голове Погосова закрепили металлический обруч. Рядом с ним, в таком же кресле сидела Лера. Свет медленно меркнул, и Грег сказал, что можно начинать — «пускаемся в контент-анализ».
Погосов не сразу понял, что с ним творится. На большом экране он видел, как он вместе с Лерой искал в электронном каталоге материалы по низкотемпературной плазме. Все это он видел перед собой на экране, сам же продолжал оставаться в кресле. В темноте он нашел руку Леры, проверяя себя. Ощущение раздвоения было мучительное — он сидел здесь и одновременно находился там. Он видел себя того, то, что происходило там, все отзывалось в нем, его «я» расщеплялось надвое. Он был там и тут.
— Отключаемся? — озабоченно спросила Лера.
Погосов остановил ее. Там, в каталоге, он нашел монографию Вебера, на самом деле она только готовилась к печати, а здесь уже имелась. Дальше шли материалы конференции в Беркли, которая должна была состояться через год. Сидящий в кресле Погосов ошеломленно откинулся на спинку, помотал головой, чтобы отделаться от наваждения, а тот, тыча в каталог, закричал:
— Откуда это у вас? Что за ерунда!
Кричал именно тот, экранный, электронный, виртуальный, черт знает, как его называть. И совсем пришел в неистовство, увидев аннотацию своего сообщения, перепечатанную в двух журналах. Какое такое сообщение, он понятия не имел, он не делал такого сообщения!
— Покажите ему бумажный вариант, — раздался голос Грега. — Ему привычнее.
— Нам полезно прерваться. — Лера взяла Погосова под руку, повела к лифту.
Они спустились в книгохранилище, пошли по узким проходам между стеллажами. Запах книг, бумажной пыли, все это Сергей Погосов ощущал, сидя перед экраном, так же, как оттиски статей, те, что перебирал тот Погосов, стоя у полок.
Была все же разница с тем Погосовым. В чем она состояла, Сергей еще не уловил, ощущение было странным, как будто какая-то часть его действовала самостоятельно. Здешний Погосов чувствовал себя главным владельцем «я» Сергея Погосова, его самости, тот же был самоуправец, отчасти бесконтрольный. Порой они совпадали, и тогда Сергею передавалось лихорадочное нетерпение, с каким тот перебирал журналы, листал брошюру Федько, за ней сборник статей с предисловием Лундстрема. Хватал следующие книги, оттиски и вдруг замер. Сергей еще не уловил, что там произошло, но сердце его сжалось.
Он читал вместе с ним, Лера следила за кривой на экране.
— Это мое? — почти беззвучно спросил Погосов, и Лера кивнула.
В статье были типично его выражения, его манера, он узнавал себя и не узнавал, авторские рассуждения уводили куда-то в сторону, в астрофизику. Сомнительные догадки неожиданно выскочили там, где ничего не могло быть, и они привели к уравнению, довольно изящному, где была ссылка на опыты какого-то Стива Миринда, «с точностью до пятого знака они дают возможность…».
Идея уравнения выглядела абсурдной, непонятно, как она могла прийти в голову. Перед ним раскрывалась многоходовая шахматная комбинация, где имеется абсолютно неприступная позиция, но делается один нелепый ход, второй, и вдруг позиция противника рушится… Он еще приглядывался, вникая, когда тот Погосов, опережая его, подпрыгнул, закричал ликующе:
