Ознакомительная версия.
Она с облегчением вздохнула. Ну, привидится же человеку такое! И откуда что берется? Совсем, что ли, рехнулась? Фрейд проклятый… Она с жалостью вспомнила своего зачуханного левыми, правыми и полусредними заработками мужа и грустно вздохнула…
— Извините, не выходите на следующей? — мягким бархатистым баритоном поинтересовался стоящий за ней обладатель колбасы. Женщина вздрогнула от неожиданности и, взглянув в окно, заторопилась, ответив странно непослушным и прерывающимся голосом: — Да-да, конечно, обязательно… Женщина, вы не выходите?.. Молодой человек, позвольте пройти…
Тело привычно превратилось в гибрид змеи с отбойным молотком и пробойно-скользящими импульсами успешно продвигалось к выходу. Наконец, дверь распахнулась, и автобус выдавил на остановку порцию пассажиров вместе с Женщиной. Она сделала первый не сдавленный вдох морозного воздуха и вдруг ощутила на голове непривычную легкость и прохладу. Женщина сжала ногами одну сумку и свободной рукой пошарила по голове — шапки не было!..
Автобус тронулся. На ее отчаянный крик: — Эй! Стой! — никто не отреагировал. Остановка уже опустела. И тут Женщина вспомнила, что, когда ее выплевывал автобус, ей послышалась фраза: — Поносила, дай другим…, — но она не подумала, что это имеет какое-то отношение к ней. Оказывается имело…
Женщине стало обидно и горько. Она уже много лет бережно носила эту шапку, приобретенную еще в те времена, когда она работала… Носила только в самые большие морозы, отвергала все посягательства дочери — поносить и соседок — продать. Она очень себе нравилась в этой шапке. Может быть, даже уважала — могла же когда-то позволить себе… Быть может, шапка символизировала надежду — вернутся времена…
Женщина еще раз растерянно оглянулась по сторонам — ни у кого, кто разбегался с остановки, шапки видно не было. Обладатель полукопченой колбасы, забыв о существовании Женщины, если он его вообще заметил, уже заворачивал за угол дома.
Наверное, все-таки сдернули, когда выходила из автобуса — предположила Женщина и молча заплакала, представив на своей голове серую фигу с торчащими из нее шпильками, которую она соорудила под шапку — жалкое зрелище! И вообще, она — жалкое существо…
Женщина подхватила сумки и, подгибая ноги от тяжести, оскальзываясь на наледях, двинулась по тротуару. Слезы ослепляли и холодили. Голове было холодно. Жить не хотелось. Сердце сжалось больно-больно — так, что потемнело в глазах и показалось, что под ногами разверзлась бездонная пропасть…
И тут Женщина увидела ЕЕ — Гостиницу! Она сверкала на фоне синего морозного неба, как ледяной дворец Снежной Королевы… В ней действительно было что-то от торчащей вверх острием сосульки. Сталагмита, кажется? Или сталактита?.. Уже забылось. А ведь в детстве хорошо разбиралась. И даже участвовала однажды в студенческие годы в спелеологической экспедиции. Вот страху-то было! Но и дух захватывало от восторга. Иногда… Вспомнилась тогдашняя шутка: первый спуск, как потеря невинности. И смеялась, помнится, делая вид, что понимает, о чем разговор.
А Гостиница была прекрасна! И непонятно, что с ней произошло. Ведь сегодня же, впрочем, как и каждый день много уже лет, Женщина проходила мимо и не обращала на нее никакого внимания. «Долгострой» — он и есть «долгострой». Разве что подумала как-то, что сооружение напоминает торчащий вверх каблук-шпильку женской туфли…
Однако же вот она — нечеловечески совершенная и манящая…
«Ну уж, не про нашу честь, — подумалось Женщине даже и без обиды, а с покорной обреченностью, — для иностранцев, небось… Да и то верно — зачем горожанам гостиница? Какие-никакие собственные жилища имеются.»
Но Гостиница манила и притягивала. «Вот что значит красота», — вздохнула Женщина и поняла — для красоты Гостиница и нужна Городу. Чтобы было чем полюбоваться, на чем остановить озверевший от обыденности глаз… И еще больше озвереть от осознания недоступности этой красоты?.. «Но почему же недоступности? — возмутилась она. — Вот возьму и войду в нее! Если швейцар пропустит… Все равно деньжат на номер не хватит», — ныло сознание, а ноги шагали ко входу.
Теперь Гостиница казалась ей похожей на громадную воронку замерзшего смерча, острием уходящего в небо. Белые ослепительные края кровли снежными сугробами нависали над цветными витражами стеклянных стен холлов, опоясывавших здание. «Как хоромы окружали требище и жертвенник», — подумала Женщина, вспомнив об устройстве языческих святилищ, и подошла к громадным дверям-воротам, бесшумно распахнувшимся перед ней.
От неожиданности она вздрогнула и, оробев, отступила на пару шагов назад, поставив на землю тяжелющие сумки, но не выпуская их из рук, отчего приняла согбенную позу с поднятым ко входу лицом.
Никаких грозных швейцаров поблизости не просматривалось. Напротив, распахнувшиеся двери терпеливо ждали. Женщина посмотрела по сторонам. Рядом — никого. Только она. Значит, двери распахнулись перед ней!..
Женщина подняла сумки и, покряхтывая, переступила порог. На нее пахнуло чем-то чистым, домашним и теплым. На ноги задуло сильным обволакивающим потоком воздуха. Женщина посмотрела вниз — сапоги почти моментально очистились от снега, грязи и солевых разводов.
«Чудеса», — констатировала она и двинулась дальше.
Нельзя сказать, что холл Гостиницы поражал воображение. Здесь ничто не слепило, не оглушало, не обжигало. Напротив, пространство было заполнено мягким многоцветьем, возникавшим от витражей, образовывавших наружную цилиндрическую стену. На них не было изображено ничего конкретного. Но несмотря на кажущуюся хаотичность цветовых пятен в витражах ощущалась внутренняя гармония, которая зачаровывала своей тайной и не давала отвести взгляд. Женщина даже забыла посмотреть в сторону административной стойки: есть ли она и не попросят ли ее немедленно удалиться? Она медленно пошла вдоль витражей, пытаясь разгадать их загадку, и вдруг осознала, что слышит музыку. Негромкую, но ясно различимую. В отличие от витражей, в ней не было неопределенности. Незнакомая мелодия звучала чисто и ясно. Трудно только было определить, на каком инструменте играет незримый музыкант. Понятно, конечно, что это — запись. Есть что-то от флейты и что-то от скрипки…
«Скорей всего, синтезатор», — подумала Женщина. Она была музыкальна. И эта музыкальность не ограничивалась лишь абсолютным слухом и аттестатом об окончании музыкальной школы. Женщина была музыкально чутка и музыкально эрудирована. И удивлялась тому, что столь красивая и запоминающаяся мелодия незнакома ей. Неужели кто-то из «новых»? К творческим потенциям «новых» она относилась скептически. Музыка диссонансов вызывала у нее отвращение. А для «новых» мелодическая чистота, видимо, была малоприличной банальностью…
Ознакомительная версия.
