Молилась Нёнкири Богу Владыке Гор, Нупурикоркамуй, чтобы увел он всех Никункамуй — Богов, живущих в Горах, то есть медведей, подальше, скрыл от глаз ужасного Минтуцци, чтобы никогда не нашел тот посланника и не смог свадьбу сыграть! Но, видимо, к Нупурикоркамуй в тот день слишком много молитв посылали, и жалобы бедной девушки до него не долетели. Услышала она наконец радостный шум за стенами и увидела сквозь узкое окошко торжествующего Минтуцци и его соплеменников, которые волокли опутанного сетью зверя.
Это был медведь… Увидав его, Нёнкири от изумления даже позабыла о своем страхе и злосчастье. Ведь медведь-то был белый! Сквозь кровь и грязь серебрилась его шерсть, словно снег звездной ночью.
Уж это, конечно, был подходящий посланник для Верхних богов. Поэтому Минтуцци назначил жертвоприношение и свадьбу на следующий день.
Он улегся отдыхать, велев женщинам, которые готовили угощение для пира, хорошенько присматривать за Нёнкири. Ну а исо был посажен в глубокую яму.
Бедная Нёнкири, думая о том, что ждет ее завтра, не могла слез осушить. Конечно, если б она решилась бежать, то коротконогие толстухи из племени Минтуцци не смогли бы нагнать ее. Но лежало у самых ворот гнилое-прегнилое бревно, а на бревне том висели полосами змеи, словно водоросли, которые сушат на солнце.
Они служили Минтуцци, и едва Нёнкири приближались к воротам, начинали устрашающе шипеть.
Горько жалела девушка, что не успела перенять у старой старухи, шесть людских жизней прожившей, волшебных ее сил, не овладела колдовскими чарами. Эх, если бы обернуться лисой! Закричать «нау, нау!», как кричат лисы, и убежать домой, а за собою воду обратить сушей, сушу — водой, чтобы сбить со следа погоню, утопить змей!.. Нет, ничего она не могла, только лишь слезы лить. Голос ее от плача в жужжание мухи превратился. И так-то устала Нёнкири, что прикорнула под стеной и уснула.
И снится Нёнкири, что бродила она по двору Минтуцци в поисках спасения, бродила — да и свалилась в ту самую яму, где исо держали! Зарычал, заревел на нее медведь, но Нёнкири не растерялась и, быстро распахнув халат, грудь обнажила. Известно: женщину медведь не тронет.
И правда — утишил исо рычание свое и молвил человеческим голосом:
— Кто ты, красавица? Дочь человека или Бога Гор Властелина сестра?
— Я дочь человека, но пленница здесь, как и ты, — отвечала Нёнкири.
— Тогда ты помоги мне, — молвил медведь, — а я тебе помогу. Вырви у меня с головы серебряный волос — увидишь, что будет.
Склонился он перед девушкой, и видит она: один волосок в его короткой шерсти длинный и впрямь серебряный. Выдернула его Нёнкири, и оказался в ее руках сверкающий кинжал: тонкий, но необычайно твердый и острый. В тот же миг свалилась с медведя шкура, и девушку ослепило сияние его лица. Оно светилось, как солнце утром! С одного плеча радуга красная поднималась, с другого — радуга белая, а на темени они сходились…
Вскрикнула Нёнкири от неожиданности — и проснулась. Сидит она под стеной хижины Минтуцци, где ее дрема застигла, вокруг костров и котлов суетятся старухи-стряпухи, в небесах Муж, Звезды Выпускающий, и Жена, Звезды Выпускающая, спать ложатся — утро настает, а в руках у Нёнкири — острый нож, серебряно сияющий!
Поняла девушка, что даже если и сон привиделся ей, то это был волшебный сон, — и поскорее спрятала кинжал в рукав. Теперь надо было решать, как выручить исо и самой спастись.
Думала, думала Нёнкири и придумала.
И вот настал час, который избрал Минтуцци, чтобы посла к Верхним Богам отправить, а потом и к свадебному пиру приступить. Множество народу собралось поглядеть, как исо на небеса уйдет. Охотники зверя из ямы вытащили, сеть с него сняли, но лапы от веревок не освободили. Замер медведь озираясь, и тут вышел Минтуцци с большим копьем наизготовку.
Увидал зверь врага и, неистово заревев, рванулся всем телом к нему. Того и ждал Минтуцци, чтобы копье в него всадить! Но лишь только коснулось острие медведя, как переломилось копье в руках Минтуцци, будто сухая ветка, не причинив зверю вреда.
Что такое?! Да ведь копье-то… подпилено!
Оцепенел Минтуцци на мгновение, а исо разорвал веревки и, одним ударом сбив злодея с ног, кинулся бежать.
Люди так и бросились врассыпную: уж больно страшен был разъяренный зверь, от которого исходил ослепительный серебряный свет.
И только Нёнкири замерла на месте. Подхватил ее исо — и скрылся в горах так стремительно, что можно было подумать, будто это снежный вихрь унес девушку.
Никто не решился преследовать исо, как ни кричал, как ни просил Минтуцци. Ох и рассердился же он! Все лицо покрылось потом, жилы гнева, как спутанные лианы, натянулись! Но не мог двинуться Минтуцци, даже если бы захотел, потому что после удара медвежьей лапы отказалось тело ему повиноваться. Однако выкрикнул он змеиное заклятие — и те ядовитые гады, которые мирно дремали на бревне, бросились в погоню за беглецами…
Ловко прыгал белый исо по скалам, держа в своих лапах Нёнкири. Так и грохотали камни, сыпавшиеся с вершин. Но вдруг сквозь этот шум различили беглецы зловещее шипение и поняли, что их настигают змеи Минтуцци!
И так и этак петляли медведь и девушка, в таежные речки бросались — шесть раз ныряли по течению и шесть раз против течения, чтобы сбить погоню со следа, но все зря!
— На Верхнем Небе Обитающему Отцу Моему давай помолимся, — сказал исо, и начали беглецы просить о помощи Канканкамуй — Бога Грома.
Но ведь боги — как люди! Одни одержимы злым духом, другие — добрым. И слышат беглецы, как спорят о чем-то боги в небе. Далеко их голоса разносятся! Гром грохочет в долине! А просьб несчастных беглецов им не разобрать.
Вдруг налетело целое полчище птиц: уголь-человек ворон прилетел. И запасающаяся на зиму — сойка, и постукивающий — дятел, и длинноногий — журавль. Все прилетели. Обрушили на змей удары клювов!
Пока избивали птицы змей, далеко ушли беглецы. Вот уже поднялись выше места стечения облаков… Скалы вокруг — словно кинжалы скрещенные. Тяжело было Нёнкири по камням идти — медведь ее на спину посадил. Вот уже в тайгу начали спускаться с голых скал, совсем недалеко от селения Нёнкири осталось, как опять услыхали ужасное шипение! Знать, несколько змей ускользнули от метких птичьих клювов и вновь пустились в погоню, размножаясь на ходу. И снова полчища их преследуют медведя и девушку!
