– Попробуй у него забрать камень, который он грызёт.
Тихомир аккуратно отобрал уже отшлифованный мелкими зубами камушек.
– Камень, – жалобно сказал Люмбрик.
Если б Тихомир мог удивлённо переглянуться с Синистрой, то он бы обязательно это сделал.
– И разумное и, вроде, не злобное, – прокомментировала Синистра.
– Интересно, а если оно будет расти от этих камней, я ж потом и руку не смогу поднять.
– Камень, – опять заголосил Люмбрик.
Тихомир отдал Люмбрику камень и сгрёб в карман все те, которые тот откатил из рядом лежащей горстки.
– Мне кажется, – предположила Синистра, – что у него осталась часть памяти. Часть твоей и часть гриба. Никакое животное не способно к такому быстрому обучению.
– Было б интересно, что б он со временем начал вспоминать. Не так интересна моя память, но память гриба меня бы заинтересовала.
– А меня б не меньше заинтересовала память твоя. Вот бы он проболтался. Про ту ж самую Алину. Там история, наверное, интересненькая была.
– Не твоё дело, – сразу окрысился Тихомир.
– Камень, – затребовал Люмбрик. Он уже оприходовал первый и Тихомир дал ему второй. Люмбрик вырвал камень прямо из рук и принялся усердно грызть.
Ну что ж, подумал Тихомир, может зверушка на что и сгодиться. Он активировал линзы. Железнодорожники уже куда-то подевались, а поверхность дороги выглядела так, будто никаких живых существ там давно не было. Надо осмотреться. Так или иначе, рано или поздно, но из этого подземелья надо выбираться. Прежде всего, осмотреться. Свисающие с потолка нити не дают сделать этого. По-прежнему в разных местах бродят или скребут почву быки. Не известно, опасны ли они, но лучше близко к ним не подходить.
Тихомир встал, спрыгнул на уступ, а с него на землю.
– В какую сторону направимся? – спросила Синистра.
– Если мы хотим выбраться отсюда, то думаю, в сторону, откуда мы прибыли. Пойдём параллельно дороге.
– Что б опять на железнодорожников нарваться, зашибут своими шипами?
– Будем идти на определённом расстоянии от неё.
Самое неприятное было то, что поверхность сплошь и рядом была усеяна камнями разных размеров, и самое плохое – валунами. Каждый валун Тихомир обходил с опаской – неизвестно, что за ним могло оказаться. Местами валуны и земля были покрыты какой-то белой плесенью, похожей на налёт соли. Рассмотрев такой налёт через «микроскоп», он увидел в нём всю ту же плазмоидную (или плазменную) структуру. Что-то родственное грибу. Вероятно, эту плесень и отскребали быки. Но чем питается сама плесень? Светом от выходов магмы? Слабо вероятно. Если б не ночное зрение Синистры, ничего бы Тихомир здесь вообще не видел. Тепло? А жара стояла такая, что будь у Тихомира в руках свечка, он бы её мог унести только в ладошках, в расплавленном виде. Но тепло можно аккумулировать только в холодном мире, а когда постоянно стоит такая жара… Хотя зелёные растения научились перерабатывать в энергию солнечный свет, но то свет. Не всегда он и сильно тёплый. Там другие процессы – фотоны, хлорофилл. Быть может это пресловутое А-излучение? Тихомир часто встречал валуны, равномерно покрытые плесенью со всех сторон, а значит от какого-то фактора, находящегося в определённой стороне, их рост не зависит. Ну ладно энергия для роста, а само питание, так сказать, питательный субстрат? Ни один валун не был деформирован от чрезмерного обрастания плесенью тех или иных его частей. Может из воздуха? Запах был, но ни с чем знакомым ему в жизни Тихомир его сравнить не мог. Но это не значило, что в воздухе ничего не было. Человеческое обоняние приспособлено для улавливания определённого спектра запахов, как глаз видит довольно узкий спектр света, а ухо слышит определённую частоту звука. А вокруг носятся миллионы недоступных запахов, не увиденных картин, и не услышанных звуков. С теми же запахами система ключ-замок. Летит такой запах – ключ, а у меня в носу ни одного подходящего замка нет. Он так и улетает, не открыв ни одного замка. И угораздило же в одном мире собраться трём разным формам жизни – клеточным, плазмоидам и … вообще без атомарной структуры. Эти, последние, самые непонятные. И самые опасные.
Размышляя обо всём этом, Тихомир за одним из валунов наткнулся на быка. Да так неплохо, что чуть не пнул того ногой по морде.
– Тетеря, – яростно заругалась Синистра, – и угораздило меня попасться в руки такому оболтусу. Идёт по месту, где на каждом шагу поджидает опасность и даже под ноги себе не удосужиться посмотреть. Всё где-то летает, мать его за ногу, никогда при детях не выражаясь.
Бык поднял голову и с холодным интересом уставился на Тихомира. Глаза – интересный орган, даже у плазмоидов. Ни с чем не сравнишь, но эмоции всё равно передаются. Может и не зрительно. Действительно, через них выходит какое-то излучение, осязаемое уже мозгом, или чем-то ещё более тонким. Вот почему люди часто чувствуют чей-то взгляд на своей спине. Вперил ему кто-то в спину луч неизвестной энергии, и какие-то загадочные рецепторы его с лёгкостью улавливают. А вот передать этот сигнал в сознание этим рецепторам намного сложнее. Там властвуют другие, намного более мощные, которым человек привык доверять. Те же зрение, слух и обоняние. Но иногда сигнал всё-таки доходит и человек чувствует чужой взгляд. Интересно, но с рождения, наверное, все рецепторы развиты одинаково. Только в процессе обучения в обществе, где принято доверять общеизвестным рецепторам, человек блокирует, и учиться не доверять таким чувствам. Но подсознательно что-то доходит. Интересно, а любовь? Может в человеке есть передатчик и такой энергии, и рецептор, способный её воспринимать. Хорошо, а если одного человека любят сразу несколько, а он никого из них? Выходит тот один испускает излучение во все стороны, а сразу несколько людей могут её поймать. А от любви до ненависти один шаг. Наверноё, как селёдку обожал, переел, а потом страдаешь поносом и её ненавидишь. Рецепторы перегорели от избытка излучения и им надо восстановиться. А могут не восстановиться, а видоизмениться. Для самозащиты психики, и после несчастной любви будут передавать в мозг от этого излучения уже не тёплые эмоции, а чувство ненависти. Ведь один раз от такого излучения рецепторы уже сгорели. Зачем ещё? А материнская любовь? Там, наверное, всё устроено совершенно по-другому.
– Тихомир, – взбесилась Синистра, – Да что с тобой такое? Стоишь как пень. Мы не у тебя дома. Здесь нельзя расслабляться.
Тихомир взглянул на быка. Из его глаз сочился ужас, ласты усиленно скребли землю, а горло издавало жалобные стоны. К его телу прилипли нити, свисавшие с потолка, и медленно тянули его вверх. Тихомир, повинуясь внезапному сочувствию, расправил крылья, подлетел на несколько метров вверх и несколькими взмахами меча перерубил все нити, державшие быка. Испуганное животное зашелестело ластами и скрылось за валунами.
