Но еще до отправки в больницу Несси постепенно пришел в состояние, которое и самый придирчивый психиатр счел бы абсолютно нормальным. Два раза его вызывали на длительный допрос к следователю, известному специалисту по деяниям, совершенным в невменяемом состоянии. Анастас отвечал разумно и логично, не делая никаких попыток увернуться или оправдаться. Но ни на один вопрос, который помог бы выяснить причины его бесчеловечного нападения, ответить не смог. Ревность, подстрекательство, оскорбление? Нет, нет!.. Ни в коем случае!.. То есть он не помнит, не уверен. Девушку он видел второй раз в жизни, ее убитого друга – в первый. Если и было что-нибудь подобное, то возникло оно неожиданно и в резко гипертрофированном виде. Но он и в самом деле этого не помнит. Почему он напал на Рени и ее друга, как раз когда они танцевали? Не раньше и не позже? Может, он заметил в их поведении что-то особенное?
– Да, я понял, что они любят друг друга, – вспомнил Анастас.
– И это возбудило в вас ревность?
Но этого уже Несси не помнил, хотя, объективно говоря, подобное признание было бы ему только на пользу. Именно тут следователь задал свой самый важный вопрос, который должен был объяснить все:
– Вы утверждаете, что перед тем, как пойти на этот день рождения, были или по крайней мере чувствовали себя вполне нормальным.
– Да, – решительно согласился Несси. – Может, только чуть больше обычного напряженным и беспокойным.
– То есть, вы помните и осознаете все, что делали.
– Да. Во всяком случае, пока не попал в квартиру. Или чуть раньше.
– Вы помните, когда взяли финский нож?
– Конечно.
– Тогда объясните, зачем вам понадобился нож? Зачем вы вооружились, идя на день рождения?
Несси молчал.
– На день рождения ходят с цветами, а не с ржавыми финками.
– На этот вопрос мне трудно ответить, – сказал Несси. – Но каким-то необъяснимым обратом мной овладела мысль, что Рени что-то угрожает… Что в случае необходимости я должен броситься ей на помощь…
Потом на эту часть протокола особенно нажимали психиатры, утверждая, что психоз, в сущности, начался гораздо раньше. Каждому известно, что эндогенные психозы начинаются с подозрительности и мании преследования. Знал об этом и следователь, но он был обязан продолжать допрос.
– Согласитесь, что это не объяснение, – сказал он.
– Она была в опасности! – уже с некоторым раздражением ответил Несси.
– Что же ей угрожало?
– Не знаю… Вероятно, я боялся, что ее унесет река.
– Какая река?
Но Несси не сказал больше ни слова. В сущности, это был единственный вопрос, на который он не ответил.
Такова самая важная часть объемистого следственного дела. Кроме того, имелось множество фотографий, планов, свидетельских показаний. Уцелевшие молодые люди без всякого злого умысла утверждали, что Несси «показался им немного странным», что он «подозрительно оглядывался», словно выискивая среди собравшихся какого-то одного, враждебного ему человека. Ничего более существенного из материалов следствия извлечь нельзя. Так что мы с чистой совестью можем и дальше излагать эту историю в соответствии с известными нам фактами и собственными наблюдениями, помогающими нам проникнуть в суть проблемы. Потому что невменяемость, то есть сумасшествие Несси в момент преступления, еще ни о чем не говорит. Почему психоз не заставил его, например, рвать розы? Или взобраться на памятник Царю-освободителю и кричать оттуда, что он – гений? Или плевать на прохожих? Почему он убил? Вот на какой вопрос мы должны ответить.
В больнице Несси окончательно пришел в норму. Но в данном случае наблюдения врачей нам ничем не помогут. Упомянем только, что вначале Несси категорически отказывался от всяких свиданий. Он не пожелал увидеться даже с отцом. И с Фанни тоже. Но когда на шестнадцатый день после поступления Несси в больницу она пришла снова, он неожиданно согласился с ней встретиться.
Встреча состоялась в кабинете главного врача, по правде говоря, довольно убогом. Впрочем, таковы, наверное, все подобные кабинеты. Первой вошла Фанни, не садясь, с отвращением осмотрелась, чувствуя, что не в силах заставить себя к чему-нибудь прикоснуться, несмотря на царящую здесь почти стерильную чистоту. Похожее чувство испытывает, пожалуй, каждый, впервые посетивший психиатрическую больницу. Кажется, что здесь даже вещи таят в себе заразу. Настолько велик и необъясним наш страх перед такого рода болезнями. Разумеется, совершенно напрасный. Душевнобольные – такие же люди, как мы с вами, только восприятие мира и логика у них совсем другие. Фанни бил озноб. Чтобы успокоиться, она выглянула в окно, но открывшийся перед ней вид не прибавил ей храбрости. Осенний пасмурный день, хмурое небо и вдали несколько согнувшихся под ветром пожелтевших деревьев.
Привели Несси, похудевшего, бледного, грустного. Только взгляд у него был по-прежнему спокойным и ясным, словно это не на его голову обрушились такие ужасные беды. Даже одежда на нем выглядела вполне прилично, чтобы не сказать элегантно – разумеется, если не считать отсутствия ремня и галстука.
Они долго, не шевелясь, смотрели друг на друга, потом Фанни спросила:
– Скажи, Несси, тебе приятно меня видеть?
– Да, Фанни, – ответил он.
Фанни уловила в его словах искренность, и что-то вроде слез блеснуло в ее глазах.
– Спасибо, – тихо проговорила она. – Давай сядем, Несси.
Они уселись на жесткие больничные стулья довольно близко друг к другу.
– Зачем ты это сделал, Несси?
Он еле заметно вздрогнул.
– Об этом ты знаешь лучше всех.
– Верно, – подавленно согласилась Фанни. – Это я тебя надоумила?
– Нет, успокойся. Ты и пришла, чтобы это услышать?
– Повтори, повтори еще раз! – с жаром воскликнула она. – Очень тебя прошу!
– Ты хотела разбудить во мне человека, Фанни, но не очень по-человечески… Вот и я попытался сделать то же.
– Несси, Несси! – горько сказала Фанни. – Мой способ был по крайней мере абсолютно безвредным.
– Нет, не безвредным, – сухо возразил Несси.
– Может быть. Но не таким же ужасным. А ты разбудил в себе зверя. Страшного зверя! – добавила она с отчаянием.
Несси словно бы ее не слышал. Некоторое время он сидел неподвижно, без всякого выражения на лице, потом сказал:
– Ну вот, и ты меня не понимаешь!.. Я просто хотел быть как все – счастливым и несчастным, нежным и грубым, добрым и злым. Неужели я не имею на это права?
– Да, миленький, да…
– И откуда мне было знать об этом звере? Я даже и не подозревал о его существовании. Мне человека хотелось в себе разбудить, понимаешь?
– Разбудил?
– Нет, Фанни, – ответил Несси. – И все-таки я уже не тот, что прежде… Теперь я по крайней мере знаю, чего мне не хватало.
