— Бэби исчез! — сказала она.
— Нам было все равно, разбудим ли мы кого-нибудь. Мы вылетели из комнаты Джейни, пробежали по коридору и влетели в маленькую комнатку в конце, в которой спал Бэби. Вы ни за что не поверите. Красивая колыбель, и белые ящики с распашонками, и множество пластмассовых погремушек — все это исчезло. В комнате стоял только письменный стол. То есть Бэби словно никогда и не существовало.
— Мы ничего не сказали. Просто повернулись и побежали к спальне мисс Кью. Я в ней никогда не бывал, а Джейни заходила несколько раз. Однако в этот раз все было по-другому. Мисс Кью лежала в постели с заплетенными волосами. Еще до того как мы вошли, она проснулась. Села, опираясь спиной о подушку. И холодно посмотрела на нас.
— В чем дело?
— Где Бэби? — заорал я.
— Джерард, — ответила она, — не нужно кричать. Джейни всегда была спокойна, но она сказала:
— Лучше скажите нам, где он, мисс Кью. — И когда она говорила это, смотреть на нее было страшно.
Лицо мисс Кью стало каменным, она протянула к нам руки.
— Дети, — сказала она. — Простите. Мне действительно жаль. Но я сделала как лучше. Я отослала Бэби. Он будет жить с другими такими же детьми. Здесь мы никогда не сможем сделать его счастливым. Вы ведь знаете это.
Джейни сказала:
— Он никогда не говорил нам, что несчастен. Мисс Кью принужденно рассмеялась.
— Если бы он мог говорить, бедняжка!
— Лучше верните его назад, — сказал я. — Вы не понимаете, с чем имеете дело. Я ведь говорил вам, что мы не должны разлучаться.
Она начала сердиться, но сдерживалась.
— Попытаюсь объяснить тебе, дорогой, — сказала она. — Ты и Джейни и даже близнецы — вы все нормальные здоровые дети и вырастете мужчинами и женщинами. Но бедный Бэби… другой. Он не будет расти, он никогда не сможет ходить и играть с другими детьми.
— Это неважно, — сказала Джейни. — Вы не имели права отсылать его. А я сказал:
— Да. Так что лучше верните его, и побыстрее. Тут она начала сердиться по-настоящему.
— Среди многого, чему я вас учила, есть и такое правило: не говорите старшим, что им делать. А теперь идите, одевайтесь для завтрака, и больше не будем об этом разговаривать.
Я сказал ей как можно вежливей:
— Мисс Кью, вы скоро захотите вернуть его. Но вы должны вернуть его как можно быстрее. Иначе… Она встала с кровати и выбежала из комнаты.
* * *
Я некоторое время молчал, и Стерн наконец спросил:
— А что дальше?
— О, — ответил я, — она его вернула, — Я неожиданно рассмеялся. — Сейчас, как вспомнишь, так смешно становится. Три месяца она командовала нами, гоняла с места на место, и вдруг неожиданно мы установили закон. Мы очень старались поладить с нею, действовать в соответствии с ее идеями, но на этот раз, клянусь Богом, она зашла слишком далеко. И как только захлопнула дверь, тут же начала проходить лечение. У нее под кроватью стоял большой фарфоровый горшок, так вот он взлетел в воздух и разбился о ее туалетное зеркало. Потом открылся ящик шкафа, оттуда вылетела перчатка и ударила ее по лицу.
Она прыгнула назад в кровать, и тут на нее обрушилась штукатурка с потолка. В ванной пошла вода, а пробка оказалась заткнутой, и как раз в это время вода начала вытекать, и все ее платья упали с вешалок. Она хотела выбежать из комнаты, но дверь не открывалась, а когда она дернула за ручку, дверь распахнулась, и мисс Кью растянулась на полу. Дверь снопа захлопнулась, и сверху обрушился новый пласт штукатурки. Мы стояли, глядя на нее. Она плакала. Я даже не знал, что она может плакать.
— Вернете Бэби? — спросил я.
Она лежала, продолжая плакать. Немного погодя подняла голову и посмотрела на нас. Выглядела она очень жалко. Мы помогли ей встать. Она некоторое время смотрела на нас, потом посмотрела в зеркало, на побитый потолок и прошептала:
— Что случилось? Что случилось?
— Вы отослали Бэби, вот что, — ответил я. Она подпрыгнула и очень испуганным, по твердым голосом сказала:
— Что-то ударилось в дом. Самолет. Может, землетрясение. Поговорим о Бэби после завтрака. Я сказал:
— Дай ей еще, Джейни.
Большой водяной шар ударил ее в лицо и грудь, промочил ночную рубашку, так что она прилипла к телу. Почему-то это расстроило ее больше всего. Косы ее начали подниматься, они тянули голову, так что мисс Кью пришлось встать. Она открыла рот, чтобы закричать, и рот ей забила пудра с туалетного столика. Она стала доставать пудру изо рта.
— Что вы делаете? Что вы делаете? — спрашивала она со слезами.
Джейни посмотрела на нее и сложила руки за спиной.
— Мы ничего не сделали, — ответила она. А я сказал:
— Пока не сделали. Вернете Бэби? Она закричала:
— Перестаньте! Перестаньте! Перестаньте говорить об этом идиоте монголоиде! Он не нужен никому, даже самому себе! Как я могу его оставить?
Я сказал:
— Давай крыс, Джейни.
У плинтуса послышался шорох. Мисс Кью закрыла лицо руками и опустилась в кресло.
— Не надо крыс, — сказала она. — Здесь нет крыс. Тут что-то запищало, и она разбилась вдребезги. Видели когда-нибудь, как человек распадается на куски?
— Да, — ответил Стерн.
— Я был ужасно сердит, — продолжал я, — но и для меня это было слишком. Но она не должна была отсылать Бэби. Потребовалось несколько часов, чтобы она настолько пришла в себя, что смогла поговорить по телефону, но еще до ланча Бэби вернулся. — Я рассмеялся.
— Что смешного?
— Она потом не могла вспомнить, что с ней было. Недели три спустя я слышал, как она говорит об этом с Мириам. Она сказала, что дом неожиданно начал оседать. Сказала, что хорошо поступила, как раз в это время отослав Бэби на медицинский осмотр. Бедняжка мог пострадать. Мне кажется, она на самом деле в это верила.
— Вероятно. Это довольно распространенный случай. Мы не верим в то, во что не хотим верить.
— А вы насколько верите? — неожиданно спросил я.
— Я уже тебе сказал: это неважно. Мне не нужно верить или не верить.
— А вы не спрашиваете меня, насколько я сам в это верю?
— Мне и это не нужно. Ты уже сам принял решение.
— Вы хороший психоаналитик?
— Кажется, да. А кого ты убил? Вопрос застал меня врасплох.
— Мисс Кью, — ответил я. Потом начал браниться и проклинать его. — Я не собирался говорить вам это.
— Не волнуйся, — ответил он. — Почему ты это сделал?
— Я для того и пришел, чтобы узнать.
— Ты, должно быть, очень ее ненавидел. Я заплакал. Мне пятнадцать лет, а я плачу!
* * *
Он позволил мне выплакаться. Сначала всхлипывания и писки, от которых заболело горло. Потом, быстрей, чем можно подумать, потекло из носа. И наконец — слова.
