— И только так Грум может найти мужа? — спросил фон Хорст.
— Да, потому что у нее нет ни брата, ни друга, который мог бы сразиться за нее.
— Ты хочешь сказать, что любой мужчина, который сразился бы за нее, нашел бы ей мужа?
— Ну, да, но кто же станет это делать?
— К примеру, друг, — сказал он — или любой мужчина, который достаточно сильно захотел бы тебя.
Она покачала головой.
— Это не так просто. Если мужчина, который ей не отец и не брат, будет сражаться за Грум и проиграет, он должен будет взять ее в жены. А Грум к тому же выбрала себе в мужья Горга. Никто не сможет победить Горга. Он самый большой и сильный мужчина племени.
— Довольно рискованный способ заполучить мужа, — задумчиво сказал фон Хорст. — Если твой мужчина побежден, ты получишь его, но тебе может достаться покойник.
— Нет, — объяснила она. — Они сражаются голыми руками до тех пор, пока один из них не сдастся.
Иногда они получают серьезные раны, но убийства случаются редко.
Они сидели молча, девушка внимательно смотрела на мужчину. Фон Хорст думал о Ла-джа, и о ее дальнейшей судьбе. Ему было грустно сознавать, что она ушла из его жизни навсегда — надменная, властная маленькая рабыня, которая ненавидела его. Так ли это было на самом деле? Бывали времена, когда он сомневался в этом. Фон Хорст покачал головой. Кто и когда понимал женщин?
Лотаи пошевелилась.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Фон, — ответил он.
— Мне кажется, ты очень хороший человек, — сказала она.
— Спасибо. Я так же думаю о тебе.
— Ты не похож ни на кого из мужчин, которых я встречала раньше. Думаю, тебе можно доверять. Ты бы никогда не бил меня, был бы добр и говорил со мной, как мужчина с мужчиной. Вот чего наши мужчины никогда не делают. Сначала, может быть, они и добрые, но вскоре открывают рот только для того, чтобы отдавать приказания или брюзжать. Некоторые из них, правда, не так плохи, как остальные. Мне кажется, что Горф, мой отец, хуже всех. Он ни разу не сказал никому из нас доброго слова, а ко мне относится еще хуже, чем к остальным. Бьет меня и пинает. Думаю, он ненавидит меня. Но это ничего, потому что я тоже ненавижу его. Был один хороший человек. Он мне нравился, но он уехал и не вернулся. Наверное, он умер. Это был великий воин, добрый к женщинам и детям, веселый человек, с ним было хорошо. Все женщины желали бы такого мужа, но он никогда не женился бы ни на ком, потому что не хотел всю жизнь провести в пещере.
Этим Торек и отличался от остальных.
— Торек? — воскликнул фон Хорст. — Он не вернулся в Джа-ру?
— Ты его знаешь? — спросила Лотаи.
— Мы были пленниками бастиан и вместе бежали.
Мы были друзьями. С тех пор как мы расстались, я много путешествовал и много раз спал. С ним, наверное, что-то случилось.
Девушка вздохнула.
— Он был таким добрым, но, в конце концов, какая разница? Он — не для меня. Я выйду замуж за кого-нибудь вроде Горфа, и меня будут бить и пинать всю оставшуюся жизнь.
— Нелегко живется женщинам в Джа-ру, вот что я скажу, — заметил фон Хорст.
— Не всем. Только таким, как Мумал и я. Женщины здесь — большие, сильные и любят драться. Если их ударят, они бьют в ответ. Им хорошо живется.
Мумал и я — другие. Она не из Джа-ру. Горф выкрал ее из другого племени. Я похожа на нее, а Грум — на Горфа. Мы бы убежали и вернулись в страну моей матери, но это очень далеко, и опасности слишком велики. Нас бы убили задолго до того, как мы добрались бы до Сари.
— Сари, — задумчиво сказал фон Хорст. — Это страна, откуда родом Дангар. Вот куда я хотел бы попасть, когда я сбегу отсюда.
— Ты никогда не убежишь, — сказала Лотаи. — Ты попадешь в малый каньон и никогда оттуда не выйдешь.
— Что это за малый каньон, о котором я столько слышал? — спросил мужчина.
— Очень скоро ты узнаешь. Вот идут Мумал и Грум с водой. Мы не должны много говорить друг с другом в присутствии Грум и Горфа. Если они узнают, что я добра к пленнику, они еще больше будут бить и пинать меня.
Внизу, на лестнице, балансируя с тяжелыми сосудами из тыквы на головах, показались две женщины. Мумал выглядела усталой и удрученной, Грум — разгоряченной и раздраженной, ее лицо было нахмурено и искажено злобной гримасой. Она задержалась у входа в пещеру.
— Я иду спать. Смотри, не шуми, — сказала она, и вошла в пещеру.
Мумал, проходя мимо Лотаи, остановилась и погладила ее по волосам.
— Я пойду спать, малышка, — сказала она.
— Я бы и сама хотела поспать, — заметила Лотаи, когда все остальные вошли в пещеру.
— Почему же ты не спишь? — спросил фон Хорст.
— Я должна следить за тобой.
— Я обещаю не уходить, пока ты стережешь меня, — заверил он ее. — Ступай и поспи. Я бы и сам не прочь.
Прежде чем ответить, она долго и внимательно смотрела на него.
— Я верю, что ты не сбежишь, — сказала она, — но если Горф обнаружит, что я сплю в пещере, то мне будет так же плохо, как если бы ты сбежал. Но если ты войдешь в пещеру, пока я сплю, и не будешь выходить, опасности не будет. Мы можем забраться в дальний угол и поспать, и тогда они нас не побеспокоят.
Фон Хорст очень устал и, должно быть, долго спал.
Когда он проснулся, Лотаи рядом не было. Он нашел ее вместе с остальными на уступе перед входом в пещеру.
Они ели вяленую оленину, запивая ее большими глотками воды. Горф и Грум ели шумно, как животные.
Никто не предложил фон Хорсту пищу. Она лежала маленькой кучкой на куске кожи, в которую была завернута, отвратительно выглядела и дурно пахла, но все же это была пища, а фон Хорст сильно проголодался. Он направился к Горфу, где была еда, и наклонился, чтобы взять ее. Но Горф оттолкнул его руку.
— Хорошая еда не для рабов, — прорычал он. — Ступай за пещеру и собери кости и объедки.
По тошнотворному запаху в пещере фон Хорст мог предположить, что за пища предназначалась для него, пища, которую он мог бы есть, лишь действительно голодая. Он знал, что его будущая жизнь среди этих людей, какой бы длинной или короткой она ни оказалась, будет во многом зависеть от того, как он поведет себя.
Он снова потянулся за пищей, и снова Горф оттолкнул его руку, но на этот раз фон Хорст схватил его запястье, рывком поднял его на ноги и нанес сильный удар в челюсть. Горф рухнул наземь. Фон Хорст взял кусок оленины, сосуд с водой и перешел к противоположной стороне входа, где, широко раскрыв глаза и дрожа, сидели Мумал и Лотаи. Тут он расположился и принялся за еду.
Грум не произнесла ни слова, глядя на фон Хорста, но кто знал, что у нее в голове. Была ли она полна ярости от того, что чужак сбил с ног ее отца? Разозлилась ли она, когда чужак забрал пищу? Или же она втайне восхищалась его мужеством, силой и умением?
