Хотя подводное судно покачивается на легкой волне, профессор Кречетов, не держась за стальной канат-леер, уверенно идет к рубке с застекленными иллюминаторами. Опасаясь, что капитан станет поддерживать его при спуске в гондолу, профессор поспешно ступает на металлическую перекладину трапа.
Достигнув вестибюля, отделяющего вертикальную шахту от гондолы, Кречетов останавливается у люка, которым во время погружения задраивается гондола. Сквозь плексигласовое стекло иллюминатора видит он какую-то пучеглазую рыбу, с любопытством заглядывающую в вестибюль батискафа.
- Ну-с, профессор, что же вы остановились на полпути? - слышит Кречетов знакомый голос из гондолы батискафа. - Прошу вас!
Он быстро оборачивается и видит протянутые к нему руки академика Иванова. Залитый ярким электрическим светом, коренастый, лобастый и совершенно лысый, академик на фоне многочисленных щитов электроприборов и манометров в первое мгновение кажется Леониду Александровичу персонажем из какого-то научно-фантастического романа.
- Ну, дорогой Дмитрий Сергеевич, - громко восклицает Кречетов, - вы тут прямо-таки как настоящий конандойлевский доктор Маракот!
- Нет уж, кто угодно, только не Маракот! - энергично машет руками академик. - Вспомните-ка, как описывает его Конан-Дойл в "Маракотовой бездне". Во-первых, он называет его живой мумией, чего не скажешь обо мне. Телосложением я скорее похож на его же профессора Челленджера из "Затерянного мира", если только лишить его могучей ассирийской растительности. У меня от нее остались только мохнатые брови.
- Сдаюсь, сдаюсь! - смеясь, вздымает руки профессор Кречетов. - Ибо припоминаю, что по описанию Конан-Дойла у Маракота было суровое лицо не то Савонаролы, изобличавшего распущенность средневекового духовенства, не то Торквемады, возглавлявшего испанскую инквизицию.
- Что явно не имеет никакого отношения к нашему веселому и доброму Дмитрию Сергеевичу, - раздается из соседнего отсека гондолы молодой звонкий голос кандидата наук Скворцова.
- А, Миша! - протягивает ему руку Кречетов. - Приветствую вас, мой юный друг! Ну-с, чем порадуете, дорогие экспериментаторы? Значит, включали уже реактор?
- Включали, но энергию нейтринного импульса удалось повысить лишь вдвое.
- И это было вчера в два часа дня?
- Без пяти минут два, - уточняет Скворцов.
- Опять, значит, совпало с каким-нибудь сейсмическим происшествием? спрашивает академик Иванов.
- Почему же совпало? - пожимает плечами Кречетов. - Это не могло не совпасть.
- А я бы сказал: этому трудно не совпасть, зная, что в год планета наша испытывает более трехсот тысяч землетрясений, - беспечно улыбается Миша Скворцов.
- А вы разве ничего не знаете о вчерашнем землетрясении в Гагре? И произошло оно около двух часов дня. Чем вы объясните подобную случайность?
- Вы, значит, все более убеждаетесь, Леонид Александрович, что нейтринная терапия нашей планете противопоказана? - задумчиво произносит академик Иванов.
- Так же, видимо, как для человека рентгенотерапия в больших дозах.
- Но мы ведь не собираемся лечить нашу планету, - удивляется Скворцов. - Речь идет пока лишь о нейтринографии ее нутра.
- Если бы только удалось получить нейтрино-грамму внутреннего ее ядра так же безболезненно, как и рентгенограмму сердца человека, - вздыхает профессор Кречетов. - И кто знает, может быть, впоследствии можно было бы подумать и о нейтрино-терапии планеты. Если я прав в своем предположении, что нейтринное облучение внутреннего ядра Земли вызывает сейсмические возбуждения в ее коре, то, пожалуй, можно будет и гасить наиболее опасные из этих возбуждений с помощью нейтрино. Вы, Миша, правильно назвали цифру триста тысяч землетрясений в год. И хотя из этого числа катастрофических сравнительно немного, от них все-таки ежегодно гибнет в среднем пятнадцать тысяч человек, а ущерб исчисляется сотнями миллионов долларов.
- Да, есть над чем призадуматься, - вздыхает академик Иванов. - Но что же делать? Не приостанавливать же опыты?
- Придется, наверно, уменьшить мощность нейтринных импульсов.
- Что вы, Леонид Александрович! - удивленно восклицает Миша Скворцов. - Для того чтобы детекторы научно-исследовательского судна "Садко", плавающего по ту сторону планеты в Тихом океане, зафиксировали эти нейтринные импульсы, нужно, наоборот, усилить их.
- И я боюсь вот чего, - продолжает Кречетов, - похоже, что и американцы ведут подобные эксперименты.
- Ну, это едва ли, - усмехается академик Иванов. - При их страсти к сенсациям они давно бы разболтали об этом на весь мир.
- А на сей раз, видно, помалкивают до поры до времени. Хотят, наверно, удивить человечество разгадкой тайны земного ядра и побаиваются, как бы их другие не опередили. Ну, а что дает прием ваших импульсов на "Садко"?
- Пока нечем похвалиться. Видимо, плотность нейтринного пучка все еще недостаточна. Да и длительность импульсов нужно бы увеличить. Это-то как раз возможно, если бы не ваши опасения... С ними нельзя ведь не считаться. А не смогли бы вы теперь, Леонид Александрович, предсказать точный район землетрясения в момент очередного нашего зондажа?
Профессор Кречетов задумывается. Предложение академика Иванова кажется ему очень серьезным. Если бы удалось сделать такое предсказание, связь землетрясений с зондажем ядра планеты нейтринными импульсами была бы бесспорной.
- А знаете, - не очень уверенно произносит он, - над этим стоит подумать. Можете вы дать мне на это два-три дня?
- Конечно, Леонид Александрович.
- И еще одно условие - импульсы должны быть по возможности подобными тем, которые вы посылали в последний раз.
- Это тоже можно, - обещает академик. - А вы где же будете базироваться? В писательском Доме творчества шумно, наверно? Да и понадобиться что-нибудь может...
- Нет, нет, там вполне подходящая обстановка. Люди там более серьезным делом занимаются - романы пишут, - улыбается профессор Кречетов. - А уж мы как-нибудь... Да я уже и подружился там кое с кем. С научными фантастами. Любопытнейшая публика!
- А Ефремова там нет среди них? - интересуется Миша Скворцов.
- Ефремова нет, но и эти меня вполне устраивают. Страшные спорщики! И на любую тему. Конечно, дилетанты, но широкого профиля, так сказать. С ними не соскучишься.
- Ну, смотрите, Леонид Александрович, вам виднее. А в случае чего прошу к нам на станцию Института океанологии в Голубой бухте.
- А вы теперь туда? Не сложно разве на такой махине?
- Так ведь это вам не пикаровский "Триест", - самодовольно усмехается молчавший все это время капитан батискафа. - Мы на атомном горючем, и автономность наша почти ничем не ограничена. Да и в скорости не уступаем даже океанографическим подводным лодкам...
