«Чёрт побери, подумал Хербурычев, делая глоток. — День начинается просто чудесно…»
Спустя два часа, когда Хербурычев читал с монитора своего ноутбука отчёт по Афганистану в дверь раздался стук.
— Разрешите, Антон Дмитриевич?
Газой вошёл, закрыв за собой дверь. В руке у него был листок бумаги.
— По поводу отчёта, — сказал генерал, — пока мало что ясно. Без предварительных видимых причин по всей территории страны вдруг просела почва, так что города и посёлки ушли под землю, а с гор хлынуло столько воды, сколько там никогда и не было.
— Товарищ генерал, я нашёл ещё кое-что интересное. Разумеется, это не больше, чем совпадение, но всё же. Хербурычев поднял на него глаза, вновь посмотрел на листок и требовательно протянул волосатую руку.
Газой отдач лист. Взгляд генерала забегал по единственному абзацу и интернет-ссылке.
— Где ты это взял?
— Я загнал в Гугл несколько ключевых слов но нашей теме. Просто на всякий случай, и велел паре статистиков просмотреть результаты.
— Чёрт побери, — произнёс генерал задумчиво-удивлённо, всё ещё глядя в листок бумаги, на котором было распечатано четверостишье:
Афганистан — кровавый land
Ушёл под землю без следа.
Там, где он был, ревёт вода.
Плывут над нею облака,
Кошмар закончился — the end.
— Есть сведения, когда это было выложено в Сеть?
— В два часа ночи но Москве.
— Вы выяснили, кто автор?
— Антон Дмитриевич, это всего лишь корявый стих…
— Немедленно выяснить его ай-пи адрес и разыскать. А статистикам своим скажи, чтобы просмотрели другие его стишки. Это понятно?
Так точно, товарищ генерал!
* * *
Двадцатилетний Илья Резник сидел на балконе своей квартиры на двенадцатом этаже с нетбуком на коленях и сочинял очередной стих. Вот что пока у него получалось:
Сгорела топь, воняет торф,
Весь город в дымку погружён.
Все ходят в масках на носах,
В заштопанных семь раз носках,
И травит дым нам сладкий сон.
От последней строчки он не был в восторге, да и причём тут заштопанные носки, он не знал, но так легла рифма. Он решил не останавливаться, а всё целиком поправить потом.
И смог торфяный душит нас.
Как будто выпустили газ,
Которым мы пугаем всех,
У русских вызываем смех,
У украинцев — стон и вой,
И ненависть к стране родной
Мы разжигаем без помех.
Резник решил, что пора выпить кофе. Второе четверостишье ему не нравилось, да и вместо «торфяный» должно быть «торфяной». Но тут Резник придерживался мнения, что поэзия это особое искусство, не вписывающееся в обычные рамки. Как сказала ему Наташа на первом свидании, когда он начал льнуть к ней после пятой рюмки водки с вполне понятными намерениями, «не лезь со своей алгеброй ко мне в гармонию».
Илья решил всё переделать после паузы. Сейчас его мозг требовал чашку крепкого кофе.
* * *
— Боже ты мой, — изрёк Хербурычев, читая четверостишья Резника про смог, пожары и газ. По распоряжению Газоя айтишники проникли в компьютер рифмоплёта и выудили недавние файлы. Как хорошо, что песню «Гудбай, Америка» «Наутилуса» написал не он. А то от США остались бы одни воспоминания.
— Но разве это плохо? Америка наш противник с советских времён. Исчезни она, дышать всем станет легче.
— Скорее птицы в космос полетят, — буркнул Хербурычев. — Во-первых, исчезни сейчас Америка, её место займёт хотя бы Китай. А во-вторых, мы с тобой получаем зарплату и всякие… гм… бонусы наличными, пока существует эта самая Америка. Иначе нам останется только ручки-указки в вагонах метро продавать или вышибалами в стриптиз-баре.
— Вы правы, товарищ генерал. Боже, храни Америку!
Хербурычев поморщился.
— Я хочу, чтобы этого Резника доставили мне для беседы. — сказал он.
— И попроси Сусанну сварить мне кофе, а то у меня мозги закипают. Эх, взять бы всех этих поэтов да в Соловки.
— В Соловках давно нет лагеря, Антон Дмитриевич, там теперь монастырь.
— Я об этом и говорю. — кивнул Хербурычев, без женщин и водки хрен бы они что написали…
* * *
Резник как раз закончил пить кофе и приканчивал третий стакан виски. Ему захотелось продлить отдых, в голове мелькали новые удивительные образы, слоги сами складывались в слова, а те в предложения. Слова рифмовались как-то странно, но всё же Илье это нравилось.
В это время кто-то позвонил в дверь. Резник с неохотой пошёл в коридор. Стены вокруг него подрагивали.
На пороге стояли трое в шляпах и серых плащах.
— Гражданин Резник? — осведомился один, и все трое как по команде покатали удостоверения.
— Ммм… Возможно.
— Пройдёмте с нами.
Илье сделалось холодно. Что он такого мог сделать? Из него неожиданно хлынул поэтический экспромт.
Отойдите от меня, демоны!
Не заманите меня сладким словом.
Не клюну я на льстивые речи,
И не купите меня золотом.
Оперативники брезгливо переглянулись.
— Да он, кажись, бухой.
Второй повёл носом.
— Точно — от него вискарём разит. Да дорогим вискарём, блин…
На Резника тем временем снизошло вдохновение:
Призову я с небес Маяковского.
И коллегу его — Есенина.
От метелят они вас трубами
И положат в мавзолей Ленина!
— Ну ты, Маяковский, — вперёд выступил широкоплечий оперативник по кличке Гармонь. Я щас достану из широких штанин чуть покороче пожарного шланга, и тебе так не поздоровится, что не только Есенина — товарища Сталина вспомнишь… — Он сделал знак остальным. — Бери его, мужики. Вместе с Резником, оперативники забрали принтер, чтобы поэт не мог распечатывать стихи.
* * *
Назад Резника привезли в той же машине, но обращались с ним подчёркнуто вежливо. Мозг поэта обрабатывал негласные заказы генерала Хербурычева написать стихотворения о том, как:
1) В Америке наступает лёгкий (не более того) экономический упадок;
2) Арктический шельф целиком отходит России;
3) Генералу Хербурычеву дарят виллу в Испании, и он выигрывает в лотерею два, нет, лучше — десять миллионов долларов.
Пётр Газой тоже что-то попросил, но эти мелочи в затуманенном от алкоголя мозгу Резника не удержались. Да и вообще, думал Илья задето — что я вам, золотая рыбка? Этому дала, этому дала… Хватит с меня и списка Хербурычева.
