Ознакомительная версия.
— Пока существует Земля, — подтвердил профессор.
— Ага, так. Это хорошо. А скажите-ка еще вот что. Когда-то давным-давно, когда я ещё только пришел сюда на службу, простым охранником… Мне сейчас вдруг вспомнилось, смешно даже… Нам говорили, что наш лагерь создан для того, чтобы исправлять людей. Чтобы они становились другими, и их можно было вернуть в общество. Я вижу, у нас это пока не получается… Но ваша наука? Я не имею в виду лично вас. Ваше изобретение сняло тысячу наших проблем, спасибо! Но, может быть, можно создать какие-нибудь пилюли, микстуры, лучи какие-нибудь… Чтобы люди не были столь агрессивны и не попадали бы сюда?
— Что вы! Это же насилие над человеческой личностью! Каждый человек свободен в своих поступках. Это и в Писании сказано.
— Да? Может быть… А, профессор, ещё такой вопрос: а уничтожить ваше изобретение можно?
— Гм… Я никогда над этим не задумывался… Нет, пожалуй, нет. Практически нет. Разве что очень высокой температурой.
— То есть её можно расплавить? Я боюсь, как бы мои подопечные… среди них, знаете, есть такие умельцы… Очень талантливые люди, очень! Как бы они не…
— Вряд ли у них это получится. Вы же знаете, что колючка набрасывается на любой движущийся предмет, который приблизится к ней на расстояние менее пятидесяти сантиметров. Поэтому использование любых манипуляторов ни к чему не приведёт: они будут опутаны проволокой. Если они металлические, колючка включит их в своё тело. Любой другой материал она искрошит в порошок. И потом, когда я говорю о высоких температурах, я имею в виду температуры порядка нескольких десятков, а то и сотен тысяч градусов. Это температура плазмы. В условиях вашего лагеря получить их, я полагаю, невозможно. Ну, разве что ваши умельцы изготовят плазменные резаки… Или небольшую атомную бомбу, — профессор благодушно рассмеялся.
— Спа…спасибо, — выговорил начальник лагеря.
— Так что не беспокойтесь об этом, — кивнул профессор.
— По…нятно.
Начальник лагеря помолчал несколько секунд, раздумывая, потом всё же решился:
— Понимаете… Я, собственно, спросил не потому, что так уж боюсь, что колючку уничтожат оттуда. Им там, собственно, неоткуда взять материал для, как их… плазменных резаков. Там почти ничего не осталось. Но мне кажется, что полоса колючей проволоки потихоньку расширяется. То, что она растет внутрь — ладно. У меня всё равно сидят одни смертники. Но она разрастается и наружу!
Астроном Федор Кузякин был недоволен. Пачка фотопластинок — итог сегодняшней ночи — была испорчена безвозвратно.
Он занимался поисками комет, хотел хотя бы одну назвать своим именем: комета Федора Кузякина — звучит! Но кометы пока не было. То есть той кометы, которой позволилось бы носить его громкое имя. Попадались всё больше известные, с более или менее знакомыми именами. Знакомыми, разумеется, широкой публике. Кто не слышал, например, о комете Галлея? Или комете Когоутека, о которой твердили едва ли не полгода, и которая тихо-мирно истаяла на небосклоне, так и не сумев дорасти до предсказанных размеров.
Такой славы Кузякин не хотел. Его вполне устроила бы обычная короткопериодическая комета, пусть не очень яркая, но зато чтобы она регулярно — раз в два-три года — появлялась на небосклоне. И тогда все будут вспоминать о нём.
Нет, Федор работал не напрасно: ему удалось уточнить орбиты и периоды обращения нескольких известных комет, благодаря чему заслужил благодарность и уважение коллег. Но хотелось большего.
Кузякин надеялся на совместное возмущающее воздействие Юпитера и Сатурна, которые неизбежно должны были вышвырнуть парочку подходящих обломков из пояса астероидов. Либо вытянуть хотя бы одну комету из окружающего солнечную систему кометного облака Оорта. Особенно если им помогут находящиеся в соответствующем положении Уран и Нептун. На Плутон Кузякин не надеялся: Плутон, лишённый недавно статуса полноценной планеты и переведенный в штат крупных скальных обломков — по сути, тех же астероидов, — вряд ли станет стараться, сбивая с орбит своих собратьев. Пусть даже и со злости.
Другое дело, если бы он сам сорвался с катушек… Но о таком счастье Кузякин не мог и помышлять. Плутон — не человек, ему неразумные поступки не свойственны.
Поэтому оставалось одно: терпеливо проверять еженощные фотографии полюбившегося Кузякину участка неба.
Но сегодня утром Кузякин был оскорблён до глубины души.
Как уже говорилось, вся пачка фотопластинок оказалась непоправимо запорченной. И добро бы на них оказались следы, например, сгорающего в атмосфере китайского или американского спутника, или надоедающий ежегодно осенний метеоритный дождь. Такое ещё можно было попытаться продать какому-нибудь научно-популярному журналу, получив если не моральную, то хотя бы материальную выгоду.
И пусть бы даже фотографии запечатлели зарево пылающего факела из пробитого газопровода — их можно было предложить «гринписовцам».
Но нет: на доброй половине фотоснимков нагло красовалась «летающая тарелка». От одного края пластинки до другого. Со всеми иллюминаторами, антеннами и вовсю выпущенными посадочными «ногами».
Более того, с одной фотографии лыбилась беззубой ухмылкой зелёная рожа инопланетянина. С развесистыми ушами в виде воронок и треугольными глазами неопределённого цвета.
Этот факт оскорбил Кузякина особо: как на чёрно-белой пластинке эти обормоты ухитрились получить цветное изображение? Причем так, что цвет глаз разобрать невозможно?
Все остальные фотографии представляли собой пейзажи. Той планеты, откуда прилетела «тарелка», как понял Кузякин. Потому что таких спирально закрученных городов, тех несусветных видов транспорта и той похабной растительности, что присутствовали на снимках, не могло быть ни в одном месте Земли. Не говоря уже о розовых морях и пурпурных океанах. Нет, сами розовые и пурпурные оттенки вполне могли быть получены в условиях Земли: современная техникам это позволяет. Но они же ещё и флюоресцировали! А сами фотографии были стереоскопическим и доносили незнакомые запахи. Но лучше бы они этого не делали! Этого Кузякин принять никак не мог.
Нет, он понимал, что технические возможности его телескопа велики. К тому же нельзя сбрасывать со счетов и так называемые гравитационные линзы, благодаря которым отдалённые объекты Вселенной могут быть приближены сколь угодно сильно. А если бы к этому подключились и воздушные линзы, неоднократно встречающиеся в атмосфере нашей родной планеты (а, следовательно, и планеты инопланетян), то вероятность получения подобных снимков могла оказаться весьма высокой — что-то около одной гигамиллиардной. Для космических масштабов весьма неплохо.
Ознакомительная версия.
