— Я тоже. — Филин со мной не спорил. — Понятно же, что лучше Симаков наверху, чем какая‑то тряпка половая, которая, как флюгер под ветром, каждый день мнение меняет.
Прерывая наш разговор, появились дневальные с обедом. После трапезы пришёл черед докторов, которые ходят по палатке и осматривают нас, своих пациентов.
Со мной всё понятно, контузия, многочисленные ушибы и пара побитых рёбер. По большому счёту я уже готов к тому, чтобы в родную роту вернуться, ничего не болит, гематомы с лица сошли, только рёбра иногда ноют. Другое дело — мой комод, у него что‑то серьёзное, и каждый день его для более тщательного осмотра в другую палатку вызывают. Сейчас бы поспать, но надо сержанта дождаться, узнать, что у него и как.
Потянувшись всем телом, задумался. Какое всё же приятное это состояние — покой. Никуда не надо торопиться, спешить или чего‑то остерегаться. Валяюсь без всяких тревог на чистой койке, а вокруг меня, туды‑сюды бёдрами покачивая, симпатичные медсёстры по своим делам бегают. Эх, и жизнь хороша, и жить хорошо, особенно когда знаешь, что раны твои не тяжёлые и вскоре ты снова будешь бегать по полям, как молоденький зайка по весне.
— Ирочка, золотце, — окликнул я одну из проходящих мимо медсестёр, — будь добра, включи радио, а то речь президента только дали — и тишина.
Стройная кареглазая девица восемнадцати лет остановилась, с укоризной в глазах посмотрела на меня и ответила:
— Саш, ты ведь не первый день у нас, знаешь прекрасно, что радиоточка в госпитале только по расписанию включается.
— Знаю, — улыбнулся я, — но не в радио дело. Просто с тобой парой слов перекинуться хотел, голосок твой добрый и ласковый услышать. Может, пригласишь защитника родины в гости, на вечернюю чашку чая? Чисто по случаю славной победы, разумеется.
— Нельзя тебе, — она запнулась, — чай по вечерам пить. Доктор сказал, что тебе покой требуется. — Девушка грамотно изобразила смущение, и щёки её украсились лёгким румянцем.
— Да какой покой, красавица? Контузия, переутомление и ребро побитое — это ведь не страшно, — попытался я продолжить разговор. — Я уже полностью здоров и готов к чаепитию.
— Нет, — усмехнувшись, отрезала медсестра и, одарив меня на прощание озорной улыбкой, умчалась по проходу между койками.
Ничего, всё одно, к вечеру я её уболтаю, и вечернее чаепитие, переходящее в утреннее, вполне может состояться, ведь вижу, что я ей понравился, вон как глазками стреляет. Опять же, ухажёров за ней не бегает, я таких за неделю своего пребывания в бригадном госпитале не наблюдал, а тепла девушке хочется. Впрочем, как и любому живому человеку без отклонений в башке.
В палатку вернулся Филин, и, что плохо, от него несло табаком. Курил мой комод только тогда, когда сильно нервничал, и, судя по этому признаку, дела его были не очень хороши.
— Что врачи сказали? — обратился я к нему.
— Ничего хорошего, Мечник, — он прилёг на кровать, и та жалобно скрипнула, — но и ничего особо страшного. Говорят, что не годен я теперь к службе. Что‑то мне эти дикари во время драки пережали, и теперь какой‑то нерв на руке усыхает. Восстановить меня врачи не смогут, а значит, всё, кончился сержант гвардейского спецназа Филин и появился на свет вольный фермер Егор Черносвит.
— Домой поедешь?
— Да, здесь оставаться никакого смысла нет. Пять лет я выслужил честно, денежка в банке имеется, пора домой возвращаться. Отстрою домишко, женюсь, заведу хозяйство и буду жить, как все обыватели. Тем более что давно хотел фермерством заняться.
— Что выращивать будешь?
— Овощи, фрукты, картофель, капусту и прочие баклажаны‑кабачки.
— А ты сам откуда?
— Посёлок Гвардейский, — усмехнулся сержант и тут же спросил: — Что, не слыхал о таком?
— Нет, а где это?
— Недалеко от развалин станицы Динской, под Краснодаром. В своё время правительство там землю для отставников из гвардии выделяло, кое‑кто остался, а среди них и батя мой.
— Так ты, получается, потомственный гвардеец?
— Ага, третье поколение.
Кивнув на выход из палатки, я спросил:
— Что там, в курилке, слыхать чего? Что «солдатский телеграф» вещает?
— Нормально, орду наши войска разгромили в пух и прах, никого не оставили, а Сальская группировка «беспределов» развернулась и обратно к Волге пошла. Через неделю‑другую две наши роты, что под Мокрым Батаем геройствовали, в расположение вернутся.
— Что про потери говорят?
— Потерь много, Мечник, очень много. Под самый конец сражения «беспределы» собрали всех своих собак боевых, обвязали их бутылками с зажигательной смесью и ночью на наши позиции послали. Эти твари врывались в окопы и первым делом в блиндажи лезли.
— Не понял, а как же они самовозгорались?
— Смесь горючая, как парни говорят, двухкомпонентная — собака понимает, что достигла цели, бьётся об металл, две‑три бутылки вдребезги, и происходит поджог. Слух ходит, что даже пару БТРов так твари спалили.
— Нехило повоевали.
— А то, это же «беспределы», и чего от них ожидать, никогда не угадаешь.
— Из наших командиров видел кого?
— Черепанова и Ерёменко‑младшего, возле офицерской палатки сидят, врачихам байки про своё геройство рассказывают.
— А комбат?
— Майор, как говорят, уже третий день в расположении батальона, в Кисляковской. Наверняка новобранцев по полигону гоняет до потери пульса.
— Это да, он такой, только дай кого‑нибудь потренировать, — согласился я.
Разговаривать было больше не о чем, всё уже обговорено не по одному разу, и я заснул. Однако через час меня подняли доктора и велели в срочном порядке освободить койку.
В непонятках что к чему собрал я свои вещи, скинул больничную пижаму, переоделся в родной выстиранный камок и вышел из палатки. На каменной площадке перед длинными палатками с красными крестами, где мы обитали, стояли десять автомашин, полные раненых и покалеченных солдат. Ого, вот и он, результат нашей грандиозной победы над ордой, про которую Симаков только пару часов назад рассказывал. Видимо, в полевом госпитале при экспедиционном корпусе мест не хватило, вот остальных и поволокли за тридевять земель.
— Сашка, — мимо меня пронеслась старшая медсестра Анастасия Павловна, — не стой, помоги раненых разгрузить.
Сказано — сделано, бросил рюкзак и сразу же включился в работу. Силёнки у меня уже есть, окреп за недельку, руки и ноги на месте, так что надо помогать докторам и медбратьям. Вдвоем ещё с одним бойцом, кажется, из разведки парень, подскочили к ближайшей автомашине, откинули борт и приступили к извлечению раненых солдат. Наша с разведосом задача проста — принимать снизу бойцов или тела и класть их на носилки. После этого уже работа медбратьев. Если человек не дышит, они его в покойницкую палатку тянут, а если бредит или матом ругается, тогда в смотровую.
