Дылда поднёс к глазам согнутую ладонь. Глаза атамана давно гноились – на Внешних Островах нет хороших врачей, а на заботу серединников рассчитывать не приходилось, – но видел Капустник неплохо (да и картина был ему знакомой – чай, не в первый раз). Наблюдая, как сторожевик подходит к причалу, атаман лихорадочно перебирал в уме все прегрешения жителей посёлка, за которые могла последовать кара.
Рыбак-серединник, которого случайно занесло течением к острову? Его убили тихо, труп сожрали головоноги-человекоядцы, а вещи убитого, которые могли бы стать уликами, утоплены в бухте. Последняя драка, когда трое молодых парней стали покойниками? Такие мелочи полицию не интересуют, это обычное дело среди людей Внешнего Круга. Правда, в той группе девок, что месяц назад была отправлена на ближайшую военную базу работать айшами для рядовых, обнаружилась одна заразная, но тут уж он, атаман посёлка, не при чём – он же не медик. А других преступлений в его деревне за последнее время не случалось – было бы что серьёзное, он бы знал: все поселковые боятся его больше имперской полиции и стучат ему друг на друга. По всем прикидкам, никаких особых грехов за его подопечными не числилось, и это, как ни странно, тревожило атамана: получалось, что корвету делать здесь вроде бы и нечего, а он появился. Зачем, за каким дьяволом? Подкинуть островитянам еды и тряпья? Это вряд ли, суда снабжения приходят по графику: до ближайшего рейса ещё целый месяц, а подозревать чиновников Островной Империи в повышенном человеколюбии никто не станет даже в наркотическим бреду.
Корвет ткнулся в причал, матросы проворно и сноровисто завели швартовные концы. Толпа на берегу не шелохнулась: нацеленная на неё спаренная автоматическая пушка на носу сторожевика недвусмысленно предупреждала, что необдуманных движений делать не стоит. Дылда Капустник тяжело вздохнул и шагнул на дощатый настил, зашатавшийся под ногами. Он атаман, царь и бог этого жалкого клочка суши, но в то же время жалкий вонючий червяк-гниловатый – ему надлежит встречать прибывший сюда патрульный корвет охраны Барьера и узнавать, зачем он прибыл, и чем он, Дылда Капустник, может служить воинам непобедимой Империи, будь оно всё проклято…
На борт сторожевика его не пустили (на это он и не рассчитывал, хотя надеялся, что ему кинут с корабля если не бутылку спиртного, то хотя бы пачку дурман-травы).
– Атаман? – полуутвердительно-полувопросительно произнёс стоявший на палубе человек с бескровным лицом, одетый в чёрное с серебром. Капустника пробрала дрожь – он хорошо знал эту форму, и знал эту манеру разговора (довелось узнать в своё время…).
– Так есть, ваша славность! – выпалил он, вытягиваясь в струнку. – Готов служить!
– Прекрасно, – бескровнолицый вяло шевельнул рукой, затянутой в чёрную перчатку, – Великому Кракену нужны готовые служить. Мы возьмём у вас четырёх рекрутов…
– Я выберу для вас лучших!
– Не перебивай меня, грязь. Лучшие определятся сами – отберёшь двадцать крепких парней, чьи тела ещё не сгнили от солёной воды и древесного сока, и пусть они решат, кто из них достоин служения потомку Владыки Глубин. Сами, в бою – голыми руками, хотя можно и ножами.
– До смерти, ваша славность? – пробормотал Дылда, потея от собственной смелости (ему повелели не перебивать, а он…).
– Безразлично. Это ты можешь решить сам. Мы будем смотреть отсюда – позаботься, чтобы это стадо не берегу нам не мешало.
Приказы, отданные людьми в чёрно-серебряном, надо исполнять как можно быстрее. Атаман рысью побежал на берег, рискуя свалиться в воду. С корвета видели, как он, яростно размахивая руками и отвешивая оплеухи, отдаёт распоряжения, как толпа отползает к стенам хижин, очищая площадку для боя, и как два десятка молодых мужчин, скинув с себя тряпьё (дабы продемонстрировать вербовщику свои мускулы), становятся лицом друг к другу. В руках у них тускло сверкали ножи: обитателям Внешних Островов разрешалось иметь холодное оружие (всё равно они им обзаводились бы, невзирая ни на какие запреты), а Дылда Капустник рассудил, что так он поймает сразу трёх рыб – потешит воинов-айкров кровавым зрелищем, отберёт для них лучших из лучших (победят те, кто уже умеет убивать), а заодно избавится от претендующих на титул атамана посёлка. Молодёжь подрастает, а он, Дылда, стареет, так пусть уж самых лучших – победителей – заберёт вербовщик, а тех, кто похуже, но тоже опасен, съедят головоноги.
Отойдя в сторону, атаман окинул взглядом берег – так, бойцы готовы, с корвета они хорошо видны (вербовщик будет доволен…), – и резко взмахнул рукой, словно разрубая что-то невидимое.
Над посёлком взлетел дикий крик, слитый из множества голосов. Мужчины с ножами набросились друг на друга со звериным рычанием – на песок брызнула первая кровь, и упали первые мёртвые тела, – а у хижин вопили и бесновались женщины, подпрыгивая и раздувая ноздри. «Ценность человеческой жизни» – такого понятия гниловатые не знали (и очень бы удивились, если бы кто-то попытался им объяснить, что жизнь человеческая – очень ценная штука), и женщины Внешних Островов были так же первобытно жестоки, как и мужчины. И сейчас эти женщины – и дети – выли от восторга, наблюдая, как на их глазах умирают люди.
Бой на берегу шёл без всяких правил. Правило здесь было только одно: убей, если не хочешь быть убитым, а как ты это сделаешь, это уже неважно. И поэтому разделение на две команды было более чем условным: победитель, повергнувший на песок своего соперника, мог тут же получить нож в спину от своего же товарища, дравшегося рядом. Побеждал не самый сильный и отважный, а самый подлый, умеющий быстро сообразить, у кого больше шансов выбиться в победители, и без промедления свести эти шансы к нулю одним ударом ножа.
Тела валились на песок, окрасившийся кровью. Дылда Капустник сжимал кулаки – ему тоже хотелось почувствовать, как под лезвием его ножа с хрустом разваливается живая плоть, и только многолетний жизненный опыт, обретённый атаманом среди крови и грязи Внешних Островов, удерживал его от нестерпимого желания принять участие в кровавом безумии. Атаман помнил, что вербовщику нужны четверо живых, и следил за ходом схватки – поножовщина могла ведь закончиться и тем, что на ногах останется всего лишь один из её участников. Следили за этим и с корвета, и когда четверо бойцов (остальные уже валялись на песке, мёртвые и умирающие), забрызганные кровью с головы до ног, замерли, переводя дыхание и примеряясь, кому теперь вспороть живот или вскрыть горло, с корабля ударила пушка.
Длинная очередь трассирующих снарядов пронеслась над головами гниловатых, обезумевших от запаха пролитой крови, и прошлась по зарослям, перерубив ствол высокой пальмы и взметнув над крышами хижин ворох срезанных листьев. Парни с ножами прервали драку и замерли, пошатываясь и очумело мотая головами.
