— Не надо мне снотворного! Я лучше попью чайку на кухне. А ты иди спать. Бай-бай… — Успокоив жену, он ушел на кухню, прихватив с собой полпачки чистой бумаги и шариковую ручку.
Поставив чайник с водой на газовую грелку, он сел за стол и приготовился творить. Он задумал создать грозную поэму, предупреждение всему человечеству. Юрий вывел на листке ее название «Остров благоденствия». Но, подумав, зачеркнул и написал другое — «Манекения». Еще подумав, решил, что от Манекении сильно отдает Гулливерией. Поэтому он перечеркнул название вторично.
В отличие от многих поэтов Юрий творил с заглавия. Если к поэтической идее он находил емкое, точное заглавие, то и стихи получались выстроенные, складные, как песня. В заглавии творения, как в зерне злака, заключалась вся форма, все содержание.
Юрий задумался, перебирая варианты точного названия поэмы. Он прошелся по кухне и нечаянно задел головой дверку кухонного шкафа, которая была открыта. И — странны повороты творческой мысли — в его мозгу вспыхнуло, как сполох: «Осторожно! Манекены!» В этих двух словах и определилось, как в семени, все древо будущей поэмы. Сразу же, как мотор, получивший приток бензина, заработало вдохновение.
Вдохновение поэта! Какая богатая палитра чувств и дум! О, сколько умещает в себе яркой, богатой жизни только один-единственный миг твой! Ни кистью, ни словами, ни звуками выразить твой мир невозможно! Веками силится сделать это творец! Но безуспешно: все получается приблизительно.
Вдохновение творца! Как же хрупко оно! Как пламя свечи на ветру. Зажжется, полыхнет… Но дунул ветерок житейской суеты, потянул сквознячок забот мирских, и — нет его, угас и больше не горит. Теперь сиди и жди, когда осторожная, пугливая муза снова явится к тебе с горящим факелом. Ох, не любит Эрато суету и заботу житейскую! Мирская суета и забота, как вода для любого огня, а для священного горящего факела поэтической музы особенно! А в наш неспокойный, прагматичный век Эрато очень капризной и пугливой стала! Не случайно истинные поэты, как только почуют ее огонек в своей груди, спешат сбежать подальше от домашних забот в свое заветное Болдино.
Как жалок становится поэт, в душе которого угасает огонь вдохновения! Захиреет он духом, станет тучен телом, оглохнет сердцем, ослепнет душой…
Итак, вернемся к нашему поэту… К нему как раз явилась Эрато. Душа его и сердце пылали вдохновением.
Первые строчки поэмы так и обжигали сознание страстью призыва:
Люди, очнитесь от сна
заблуждения!
Разумом взвесьте деянья
свои…
Вдруг он вздрогнул, очнувшись от чудесного бреда в нежных объятиях жены. Обхватив сзади мужа за плечи, будто складывая на его спине расправленные крылья, она тихо и вкрадчиво прокуковала ему в ухо:
— Пойдем спать, мой милый… Тебе надо отдыхать… Смотри, чайник весь у тебя выкипел… — И, заглянув в полуисписанный лист, спросила: — Что это ты сочиняешь, милый?
В поэтическом кипении мысли и чувства Юрий стал рассказывать Ольге:
— Я пишу большую поэму. Это будет обращение, призыв к людям всей планеты! Про остров манекенов, о котором я тебе рассказывал. Теперь — это главная цель моей жизни. Я только теперь понял: вот чем должны заниматься люди искусства! Мы должны спасать человечество от ядерной, экологической, кибернетической и других катастроф, которые могут уничтожить на нашей планете человека. Мы, наделенные божьим даром влиять на разум и чувство людей, обязаны рассказать о страшных бедах, которые нависли над человеческой цивилизацией! Книги, экраны, сцены, музыка — все средства искусства должны кричать об этом да с такой силой, чтобы все поняли и ужаснулись! Только тогда станет счастливым человечество, когда поймет это опасное для него зло! Наша цель — помочь ему понять! А не разменивать свой дар на мелкие темы!
Когда поэт в страстном экстазе излагал Ольге идею великой миссии искусства, муза Эрато горячо аплодировала ему. Но жена поэта за годы совместной супружеской жизни хорошо узнала психологию творческой братии — поэтов, музыкантов, кинодеятелей, то есть тех, кто создает произведения для духовной пищи народа, но и обремененных страстями и семейными заботами, необходимостью постоянно решать вопрос о хлебе насущном. Внимательно выслушав откровения супруга-поэта, она тихо, но очень внятно спросила его:
— А как же твоя книга? Ты ее обещал закончить для издательства к сроку, который, кстати, вчера прошел, — и, повысив свой тон до капризного, продолжила: — Твоя рыжая Эмма /Ольга ревновала к ней беспричинно, по принципу — жена должна к кому-то ревновать!/, пока тебя не было, весь телефон оборвала! Почему ты не несешь в издательство свою книгу?
— С книгой подождут! Она ничего не изменит в судьбе человечества! — махнул рукой в раздражении Юрий. Ему стало обидно, что жена, родственная душа, не поняла его величайшей идеи.
— Как это подождут? — возразила Ольга. — Ты за нее получил аванс. Его потребуют вернуть!
— Пусть требуют!
— Как?! — В голосе жены был теперь вопль.
— Да так, — спокойно отреагировал на этот вопль поэт. — Я же не манекен с острова Благоденствия, чтобы творить по заданной программе! Я пишу только по вдохновению! Хотя в словах поэта не все было правдой, но муза Эрато воскликнула: «Браво!»
На глазах Ольги выступили слезы обиды.
— Значит, ты хочешь жить, как нравится тебе, а на нас с дочерью ты наплевал? Ты пойдешь к своей рыжей Эмме, а мы с малышкой по миру? Так? — Она всхлипнула.
— Не драматизируй, — попытался урезонить ее Юрий.
— Как — не драматизируй? Ты отказываешься закончить книгу, за которую мы /она подчеркнула «мы»/ получили аванс, который отберут судом! От него не осталось ни копейки! «Не драматизируй!»
— Я напишу настоящую поэму, которая потрясет умы общества! Это будет мое обращение к разуму, а не к эгоистическим страстишкам от инстинкта! К разуму! /Эрато снова крикнула поэту «браво!»/.
Ольга хмыкнула:
— Обращение к разуму печатают каждый день в газетах, произносят по радио и телевидению! Но горы оружия растут, и проблемы становятся еще острее! А твой призыв, если он появится напечатанным в лучшем случае лет через пять, как и все твои книги, будет никому не нужен. Тогда проблемы люди решат без тебя! И будет твой полезный труд пылиться на складах и полках магазинов. Юра, зачем ты лезешь в проповедники? Ты не Лев Толстой и не Николай Федоров! Тебе надо заниматься не проповедями, а поэзией! Люди устали от призывов, которые ничего не меняют в жизни. И без тебя все прекрасно знают, что такое ядерная угроза, экологическая катастрофа. Ты ничего нового людям не скажешь! Уверяю тебя! И твоя Манекения никого не удивит…
