Была в ней вот такая офицерская честность, она, хоть и девушка, со всеми свойственными прекрасному полу эмоциями, способна была воспринять то, что произошло, и в том виде, в каком это имело смысл рассматривать – с учетом вины каждой из сторон. Или Росту так показалось? Этот чертов его гигант никак не давал полноты того обмена чувствами, какой на самом деле в этом разговоре требовался и какой был этим зверюгам доступен.
Хоттабыча-еще-не-нашел, как иногда называли Костылькова, подошел к ним под утро. Рост снова попытался его прогнать, но почему-то после слов Евы и Ромки, их ясно выраженного отношения к Костылькову, это стало особенно трудно. К тому же он сидел в своем гиганте уже более месяца, они стали единым целым, и отношение ребят к себе улавливал очень точно. В общем, Рост ничего не добился.
Тогда он попытался рассказать, что их при выполнении того, что он задумал, скорее всего ждет много сложностей и разнообразных угроз… Но такие вот неопределенные пугалки на этих ребят не действовали. Они прошли через настоящие опасности, видели слишком много смертей своих друзей и людей, которые воевали с пауками внизу, под ними, на земле, и ни черта не боялись. Медленно и неохотно Ростик с этим смирился.
Или снова виноват был тот полог, которым укутывал, отнимая часть его собственной воли, гигант, в котором Рост находился… Он этого не знал по-настоящему, но подозревал, что потом будет жалеть. И все равно – смирился.
Утром четвертого, кажется, дня, откормившись как следует на обильных еще угодьях Водного мира, двинулись вдоль третьей реки, средней, той самой, которую когда-то бомбил своими колбами Бабурин.
Лететь было далеко, почти двести километров, а может, и больше. Рост отлично помнил, а теперь, кажется, даже что-то начинал понимать в том, как это пространство могло разворачиваться, и как возникали какие-то не учтенные картой лишние километры. Да что там – километры, иногда в этой неоднородности расстояний возникали десятки километров! Которые в любом случае следовало преодолеть.
К полудню их совершенно неожиданно настиг Ким. На этот раз он был в треугольном крейсере. Лететь эта машина могла чуть не вдвое быстрее, чем летатели, но запас хода у нее при этом был не очень велик. Если любой летатель мог оставаться в воздухе месяцы, опускаясь только, чтобы чем-либо поживиться и, возможно, искупаться в какой-нибудь речке, то это технологическое… чудо с трудом выдерживало неделю полета. И всего-то три, максимум четыре тысячи километров, не больше. И только при самом экономном режиме полета.
– Ну вот, теперь соглядатай у нас будет, – проворчал Ромка, видимо, давно выработанную летунами в птерозаврах формулу.
– А чем это плохо? – забеспокоился Ростик. – Я сам попросил Кима нам помочь. И последить за тем, что с нами произойдет.
– Да, это Ким, – философски согласилась Ева. – Правда, раньше он был в нормальном антиграве… Видимо, смотался на Гринозеро, пересел в новую машину.
– Крейсер сейчас под Боловском полезнее будет, – добавил и Костыльков.
– Ты не понял? – с неожиданной горячностью почти набросился на него Ромка. – Он с нами пойдет.
– Это необходимо, – решил проявить командирские функции Ростик. Кажется, пришло время ему высказаться. – Вы, летуны в гигантах, как всегда, впрочем, бывает, стали чем-то вроде отдельной касты. К вам не прикоснись, не задень, не скажи чего-то невпопад… А это неправильно. Пусть у вас сложная, не вполне даже понятная задача, пусть на вашу долю выпало… много чего. Но другие дрались не хуже, а может, и больше урона паукам нанесли. Так что, если вам и есть чем гордиться, право на исключительность это вам не дает.
– Высказался? – спросила Ева, очевидно, собираясь спорить, но Ростик ей не позволил.
– Я даже не могу своего летателя от этого комплекса мнимого превосходства отучить. А вы еще добавляете дров… Так что же? Вы совсем не представляете, что нас на этот раз ждет?
И только тогда стало ясно, что за все прошедшие дни ребята так и не поняли, что видел Ростик в комнате под алюминиевым, не сумели понять, какую опасность на самом деле волокли для Боловска, всей человеческой цивилизации два плавающих города пурпурных.
– Стоп, – попросил Ромка. – Я, например, не ожидал, что…
– Вот именно. Вы даже не удосужились сообразить, что ситуация может быть гораздо хуже, чем вам кажется. Как же, вы все такие из себя героические, непостижимые, ничему не доступные… Особенно людишкам, которые внизу по земле топают и в этой самой земле ковыряются.
– Рост, не кипятись, – попросила Ева очень спокойно. Она думала, по-настоящему думала. Кажется, именно сейчас пелена, созданная его летателем, потихоньку, но заметно стала таять. – Пожалуй, ты прав. – Снова молчание, довольно долгое. – И прав в том, что при выполнении этого задания любое недопонимание опасно. – Она хмыкнула, невесело, впрочем. – Мы его растворим.
– Да уж, сделайте одолжение.
– Пап, – на этот раз у Ромки не было дурацкого гонора, не было и тени превосходства, замечаемого ранее, – а сколько у нас времени?
– Не знаю, но нужно торопиться.
– М-да, – сказал в конце этого нелегкого выяснения отношений и Костыльков, – а правильно вы нам вставили, командир. Я тоже замечал, хотя… ни в чем же не виноват.
– Я-то знаю, – согласился Ростик. – Они должны это понять.
Уже далеко за полдень, когда они подошли, пожалуй, к самому краю той области, которую бомбил Бабурин и где-то, когда-то наметил небрежным очерком карандаша на карте Ростик, Ева признала:
– Надо же, Гринев, оттрепал нас за уши, словно салаг каких-то, словно первогодков. Только тебе это и могло сойти с рук… – И неожиданно согласилась: – Однако мы заслужили.
Роста уже эти перипетии не интересовали. Он с некоторым даже удивлением заметил, что неспособность пробиться ко всем мыслительным и чувственным способностям его летателя действительно ослабла. Значит, решил он, дело было не только в его гиганте, но и в том отношении, которое транслировали своим летателям другие летуны из… его же отряда.
Но сейчас и это показалось лишним. Он уже приглядывался к тому пространству, которое расстилалось… перед ними. Это был просто воздух, – где-то в неимоверной дали, при желании, со способностью гигантов приближать дальние объекты, можно было рассмотреть море. И вроде бы больше тут ничего не было. Но все-таки что-то непонятное, невероятное тут определенно было.
Оно чувствовалось, как иногда угадывался прозрачный летающий кит, оно проявлялось тем, что над этой местностью – и это заметили все разом – очень опростились все чувства. Из этого самого пространства, воздуха, который держал гиганта над землей и вроде бы так послушно плескался под крыльями, все время хотелось выскочить. Как хочется выскочить из слишком холодной воды… Или из той воды, которая отравлена, допустим, какой-нибудь вредоносной химией.
