Вечер перетекал в ночь. За окном шумел дождь, колокола на Святой Хильде и чуть подальше, в Крайст-Чёрч, вызванивали четверти. Медсестра пришла буркнуть, что сменяется с дежурства, и вместо нее проверять капельницы и мониторы пришла куда более миниатюрная и приветливая сестричка-блондинка с практикантским значком.
Выкарабкаться из беспамятства стоило Бадри заметного труда, и с каждым разом он все больше и больше выбивался из сил и все бессвязнее отвечал на вопросы.
Однако Дануорти безжалостно тянул из него ответы. Танцы устраивались в Хедингтоне. После танцев Бадри пошел в паб. Название не помнит. В понедельник вечером работал в лаборатории один, проверял координаты Пухальски. Из Лондона приехал в понедельник, в полдень. На метро… Пассажиры в метро, танцоры в Хедингтоне плюс невероятное количество лондонцев — невозможно отследить и осмотреть всех и каждого, даже если Бадри назовет имена и фамилии.
— Как ты добирался утром до Брэйзноуза? — спросил Дануорти в очередное «просветление».
— Утром? — Бадри посмотрел на зашторенное окно, очевидно, полагая, что сейчас и есть утро. — Сколько же я спал?
Дануорти не знал, что ответить. Бадри весь вечер то засыпал, то просыпался.
— Сейчас десять, — сказал он, глянув на часы. — Тебя привезли в больницу в половине второго. Сеть ты запускал сегодня утром. Перебрасывал Киврин. Ты помнишь, когда почувствовал, что заболеваешь?
— Какое сегодня число? — неожиданно спохватился Бадри.
— Двадцать второе декабря. Ты здесь всего полдня.
— А год? — Бадри силился приподняться. — Год какой?
Дануорти с тревогой посмотрел на экран — температура почти тридцать девять и восемь.
— Год две тысячи пятьдесят четвертый, — успокаивающе наклоняясь к Бадри, ответил Дануорти. — Двадцать второе декабря.
— Откатываем! — заявил вдруг Бадри.
Дануорти попятился.
— Откатываем, — повторил оператор, потом приподнялся и завертел головой. — Где мистер Дануорти? Мне надо с ним поговорить.
— Вот он я, Бадри. — Дануорти шагнул вперед, но вплотную подходить не стал, чтобы не встревожить больного. — Что ты хотел мне сказать?
— Вы, случайно, не знаете, где он может быть? Тогда передайте ему записку, пожалуйста.
Он протянул воображаемый листок бумаги, и Дануорти догадался, что Бадри заново переживает свой визит в Баллиол во вторник.
— Мне нужно обратно к сети. — Бадри глянул на воображаемые часы. — Лаборатория открыта?
— О чем ты хотел поговорить с мистером Дануорти? О сдвиге?
— Нет. Откатываем! Вы ее сейчас уроните. Крышку! — Он смотрел сквозь Дануорти лихорадочно блестящими глазами. — Чего вы ждете? Сходите позовите его.
Вошла сестра-практикантка.
— Он бредит, — сказал Дануорти.
Взглянув мельком на Бадри, сестра уставилась на экран. Дануорти они пугали — все эти скачущие вдоль и поперек цифры, но практикантка особенно не тревожилась. Посмотрев по очереди на каждый из экранов, она спокойно принялась подкручивать капельницы.
— Давайте-ка ляжем, ладно? — попросила она, не глядя на Бадри, однако он, как ни странно, послушался.
— Я думал, вы ушли, — проговорил он, откидываясь на подушку. — Слава богу, вы тут. — И он снова отключился.
Практикантка не заметила, занятая подкручиванием капельниц.
— Он потерял сознание, — сообщил Дануорти.
Девушка, кивнув, начала вводить данные на мониторы. На Бадри, под смуглой кожей которого проступала мертвенная бледность, она даже не взглянула.
— Может быть, надо позвать врача? — настаивал Дануорти.
Дверь открылась, и вошла высокая женщина в СЗК. Так же не удостоив Бадри взглядом, она по очереди посмотрела на экраны.
— Признаки плеврального поражения наблюдаются?
— Синюшность, озноб, — ответила практикантка.
— Что назначено?
— Миксабравин.
Врач сняла со стены скрученный фонендоскоп и стала выпутывать мембрану из трубок.
— Кровохарканье?
Практикантка отрицательно мотнула головой.
— Холодно, — пробормотал Бадри. Женщины пропустили его слова мимо ушей. Он задрожал. — Осторожно, уроните! Она фарфоровая была?
— Введите пятьдесят кубиков раствора пенициллина и АСК. — Врач усадила Бадри, дрожащего сильнее прежнего, и, расстегнув липучки бумажной пижамы, ткнула ему в спину холодной мембраной фонендоскопа, будто подвергая изощренной пытке.
— Дышите! — скомандовала она, не сводя глаз с экрана. Бадри вздохнул, стуча зубами. — Незначительное уплотнение в нижней доле левого, — загадочно проговорила врач и передвинула мембрану на сантиметр. — Еще одно. Уже идентифицировали? — поинтересовалась она, поводив мембраной туда-сюда.
— Миксовирус, — ответила сестра, наполняя шприц. — Тип А.
— Секвенировали?
— Нет еще. — Сестра вставила носик шприца в катетер и надавила плунжер. Где-то снаружи зазвонил телефон.
Врач застегнула пижаму Бадри, уложила его обратно и небрежно накинула на ноги одеяло.
— Приготовьте мне краситель по Грамму, — велела она напоследок.
Телефон все еще звонил.
У Дануорти чесались руки укрыть Бадри поплотнее, но у койки стояла сестра, подвешивая еще одну капельницу на штатив. Подождав, пока она закончит и выйдет, он поправил простыни, натянул одеяло до подбородка Бадри и подоткнул со всех сторон.
— Так лучше?
Бадри не ответил, потому что как раз перестал дрожать и заснул. Дануорти посмотрел на экран — температура упала до тридцати девяти и двух, бешено скачущие линии на других экранах утихомирились.
— Мистер Дануорти, — позвала сестра откуда-то из-за стенки, — вас к телефону. Мистер Финч.
Дануорти открыл дверь. Практикантка, уже в обычной одежде, без защитного халата, махнула ему, чтобы он тоже разоблачался. Он скинул ворох бумажных одеяний в специальный контейнер.
— Очки ваши дайте, пожалуйста. — Сестра начала прыскать их дезинфицирующим средством, а Дануорти тем временем взял трубку и близоруко прищурился на экран.
— Мистер Дануорти, я вас повсюду ищу, — сказал Финч. — Случилось самое ужасное!
— Что такое? — Дануорти глянул на часы. Десять. У вируса инкубационный период равен двенадцати, значит, вряд ли кто-то еще успел заболеть, слишком рано. — Кто-то заболел?
— Нет, сэр, хуже. Миссис Гаддсон. Она в Оксфорде. Каким-то чудом пробралась через оцепление.
— Знаю. С последним поездом. Заставила придержать двери.
— Да, точно. Она позвонила из лечебницы. Требует, чтобы ее оставили в Баллиоле и обвиняет меня в недостаточной заботе об Уильяме, поскольку это я печатал кураторские задания, а куратор, как я понимаю, оставил его на каникулы читать Петрарку.
