Охотница принялась поучать полковника не без апломба, на который она, по собственному мнению, имела право.
— Для начала не следует торопить события. Восток не терпит спешки. Я представлю вас как ученого, интересующегося историей Гэлугба. Думаю, это расположит монахов к гостям, и они позволят ознакомиться с сокровищами монастыря, как некогда позволили это моему отцу.
— Сколько это займет времени?
— Трудно сказать определенно, но уж точно не один день.
— Хорошо бы управиться поскорее. Меня ждут в Берлине.
— Куда торопиться, полковник? — фамильярно протянула Шева. Она знала причину спешки. Гостье из будущего было известно, что через месяц-другой должна была начаться самая кровопролитная война, какую только знала эпоха дикости. Шольц наверняка был посвящен в замыслы своих вождей и уж тем более наверняка знал сроки, но раскрывать тайну девчонке-переводчице, к тому же не вызывающей особого доверия, не собирался.
— Начальство всегда торопит, — уклончиво сказал полковник.
— Прекрасно понимаю вас, но спешка только повредит делу. Пройдет какое-то время, думаю недолгое, и монахи допустят вас сначала в книгохранилище, а потом и в тайные кладовые. Они очень честолюбивы, и на их честолюбии нетрудно сыграть. Только надо быть осторожным и не форсировать понапрасну события.
— Согласен, не будем спешить. По крайней мере, насколько это возможно. Итак, вы представите меня Далай-ламе, и нам позволят остановиться в монастыре. Я правильно понял?
— Не Далай-ламе, — поправила Шева. — Он слишком мал. Все вопросы решают лица из его окружения. А в остальном все правильно. Монахи нас примут, даже если мы придемся им не по душе. Они никогда не откажут в приюте страннику.
— Мы должны как-то расплатиться за гостеприимство?
— Вообще-то это не принято, но если вы пожертвуете что-то на нужды монастыря, полагаю, вашу щедрость оценят, что облегчит взаимопонимание. Но сумма не должна быть чрезмерной, иначе, может статься, эффект будет обратным.
— Сколько?
— В пределах сотни-другой фунтов. Этого будет вполне достаточно и не вызовет кривотолков.
— Хорошо, остановимся на двух сотнях. Будем надеяться, они помогут подружиться с настоятелем, и тот позволит осмотреть сокровища монастыря. А если он не покажет копье? Может такое случиться?
— Да, — подтвердила Шева. — Мой отец, например, так и не увидел копья, хотя Далай-лама Агван-лобсан-тубдэн-джамцо и сказал ему, что оно существует и находится в одном из тайников.
Пальцы полковника нервно затеребили опушку рукава.
— Как быть в таком случае?
— Полагаю, здесь есть резон сыграть в открытую, испросить для начала разрешение посмотреть на копье, а уж потом попытаться приобрести его. Но не предлагайте сразу крупных сумм. Монахи плохо представляют себе истинную ценность денег. Попробуйте для начала убедить монахов, что вами движут самые благие намерения.
— И они поверят мне?
Охотница засмеялась, продемонстрировав острые зубки.
— Найдите веские доводы. Но я бы не поверила.
— Ладно, — протянул Шольц, — попробую их убедить. А если это не удастся, что тогда?
— Тогда вам следует позабыть, что вы ученый, и действовать, как подобает солдату. И если повезет, вы получите копье. Ну а если нет, навечно останетесь в этих горах.
Шольц попытался принять слова Шевы бесстрастно, но узкие губы его все же дрогнули, выдав волнение.
— Вы говорите об этом так спокойно, словно вас ожидает иная судьба.
Шева кокетливым движением поправила съехавшую набок меховую шапочку.
— А мне нечего бояться. Монахи могут обвинить меня лишь в том, что я привела вас. Но ведь я не знала, с какими целями вы, господин Шольц, шли в монастырь Чэньдо! Потом, не в их правилах причинять вред женщине.
— Вижу, Айна, вы все здорово продумали! — процедил полковник.
— Иначе и быть не может, дорогой Отто фон Шольц! — не стала отрицать Шева. — В противном случае я была бы давно мертва. Горы не любят тех, кто действует наудачу. К таким горы жестоки. Здесь, чтобы выжить, нужно вымерять каждый шаг.
Шольц кивнул, признавая правоту слов Шевы, и скосил глаза на приближающегося Раубена. Понизив голос, он шепнул:
— Ни слова при нем!
Шева и не собиралась откровенничать с Раубеном, который вызывал у нее не только антипатию, но и определенные опасения. Раубену, напротив, хотелось узнать, о чем беседуют аристократ Шольц и азиатка. Ради этого он даже готов был пойти на кое-какие жертвы, а именно извиниться перед Шевой за свое непочтительное поведение.
— Не возражаете, господин полковник?
Раубен вопросительно посмотрел на Шольца. Тот махнул рукой — садитесь. Не спуская настороженных колючих глаз с Шевы, Раубен устроился на одном из тюков и закурил.
— Вынужден признать, дорогая фрейлейн, вы оказались куда лучше, чем я думал.
— Это свойство многих мужчин — недооценивать, — быстро откликнулась Шева. — Сильных мужчин! — сама не зная зачем, прибавила она.
Раубен ощерился в довольной ухмылке. У него были прокуренные зубы, большие и крепкие, словно у жеребца. Такими зубами можно перегрызть не только кость, но и металлический прут.
— Вы правы. Вы хорошо знаете людей. Я бы хотел извиниться за невольную грубость.
— Пустяки, — с необъяснимой для самой себя легкостью простила его Охотница.
Заместитель Шольца кивнул, словно бы подтверждая, что и не ждал другого ответа. Затем он кашлянул и покосился на своего командира. Но полковник молчал, а непроницаемое холеное лицо ровным счетом ничего не выражало. Раубен был далеко не глуп, он понял, что ему здесь не очень-то рады.
— Надеюсь, я не помешал вашей беседе?
— Нет, — сухо ответил Шольц. — Мы обсуждали план действий в монастыре.
— И что же?
— Попытаемся уладить дело миром.
— Это неразумно, господин полковник… — осуждающе протянул Раубен.
Шольц наконец не сдержал себя и довольно резко оборвал подчиненного:
— Позвольте мне самому решать, что разумно, а что — нет. Мне известна ваша любовь к громким эффектам, но поверьте, дорогой друг, будет лучше, если мы овладеем копьем без лишнего шума. Не забывайте, что нам еще предстоит обратный путь, и далеко не все страны будут смотреть сквозь пальцы, как мы возвращаемся с копьем Лонгина!
Раубен со снисходительной дерзостью похлопал полковника по колену.
— Вы правы, командир. Мы уладим все миром. Не буду мешать вам.
С этими словами Раубен поднялся и пошел прочь. Полковник резким движением отряхнул колено, к которому прикоснулся Раубен. На лице его проступила брезгливость, можно было подумать, что Отто фон Шольц стряхивает с себя омерзительное насекомое — паука или таракана.
