— Он все так же красив, этот любимец прекрасных дам?
Улыбалась она по-прежнему, холодно и фальшиво. Челка скрывала один глаз, но другой метал молнии. Никакой любви к своему божеству у нее явно не осталось, зато ненависти было через край.
— Постарел немного, — сказал Эдгар.
— Так ему и надо, — усмехнулась Рохини, — человеческий век короток. Скоро он совсем одряхлеет. Что может быть противнее дряхлого мужчины?… К тому же меня, да будет тебе известно, больше привлекают женщины. И всегда привлекали. Теперь я могу пользоваться этим в полной мере. Так зачем мне какой-то Ольгерд Оорл?
— Действительно, — проговорил Эдгар, нервно предполагая, осталось ли что-то в этой мадам от Оливии или нет, — а Льюис Оорл? — спросил он на всякий случай.
— Нашел, о чем спрашивать! — пожала плечом Рохини и вдруг закашлялась.
С виду ей было все равно, но он почувствовал вдруг тоску, щемящую тоску, от которой сдавило горло. И нежность. Когда-то она сидела у него в кабинете, заумная толстушка в мужских ботинках и мучилась от неразделенной любви к прекрасному юноше. Эдгар тогда вошел в нее без спроса и почувствовал вот эту самую тоску.
— Льюис теперь директор Центра Связи, — сказал он.
— Знаю, — сдавленно отозвалась Рохини.
— Не женат.
— Тоже знаю.
— Наш Льюис — само совершенство, — подогревал он ее пыл.
— И это тоже правда, — через силу улыбнулась мадам.
— И ты хочешь сказать, что он тебе не нужен?
— А почему он должен быть мне нужен?
— Да потому что ты больше Оливия, чем Сия!
С минуту они стояли в полной тишине, только пощелкивали хронометры, и шуршала вытяжка.
— Конечно, больше, — наконец согласилась она, — именно поэтому я предлагаю вам мир. Я уже не та злобная, мстительная старуха, помешанная на Ольгерде Оорле. Я окончательно переключилась на женщин, так что никто из красавцев-Прыгунов меня не интересует. Из уродов, типа тебя — тем более. Приходи завтра в офис, забирай документы, забирай свою зеленую куклу и проваливай. Давай расстанемся по-хорошему, Эдгар Оорл.
Он никак не мог придти в себя от этой беседы. Солнце палило нещадно, песок забился даже в рот. Он перевернулся на спину и чуть не ослеп от яркого света.
— Послушай, Вилена, я правда урод?
— В каком месте? — засмеялась соседка.
— Ну, не знаю…
— Ты из тех уродов, которые всегда будут нравиться женщинам.
Она наклонилась над ним совсем низко, полураскрыв губы.
— А… а где Аола? — спохватился он.
— Уплыла на середину озера.
— Предупреждаю: я из тех уродов, которых безнаказанно целовать нельзя.
— А я из тех женщин, которые не боятся никакого наказания.
Роман с соседкой в его планы не входил. Женщины давно уже не входили в его планы.
— Кто-то говорил, что любить мужчин — это тяжелая работа, — напомнил он после долгого горячего поцелуя на палящем солнце.
— Разве? — лукаво улыбнулась Вилена, длинные белые волосы щекотали его живот.
— Ну да. И что после мадам Рохини ты любить уже никого не можешь.
Она резко нахмурилась.
— Чем ломаться, ты бы лучше доказал мне обратное.
— Никогда не думал, что мне и тут с ней придется соперничать!
Сначала он сказал себе, что это акт чисто информационный, надо же было знать, чему эта Рохини-Оливия учит своих сотрудниц, но потом понял, что просто соскучился по женскому телу. И по отдыху. Оказалось, что ничего плохого в этом нет. Все очень даже здорово.
— Знаешь что, папа! — заявила Аола за ужином, когда дед Ясон вышел.
— Что? — посмотрел он на нее с пучком лука во рту.
— То! И ты еще читаешь мне мораль! А сам?!
— Послушай, — сглотнул он, — ты, кажется, далеко плавала.
— Я потому и плавала, что все видела!
— Я совсем и забыл, что вы, лисвисы, дальнозоркие.
— Да? А про маму ты не забыл?
— Послушай, это уж слишком!
— Неужели эта белобрысая лучше мамы?
— Да никто и не сравнивает.
— Дед сказал, что ты на ней собираешься жениться.
— Это дед так шутит.
— Ничего себе, шутки!
Эдгару этот разговор все меньше нравился. Никаких видов на соседку он не имел, но за свои права надо было побороться.
— Я что, по-твоему, вообще не могу больше жениться? — спросил он с вызовом.
— Можешь, — заявила дочь уверенно, но облегченно вздохнуть не дала, — на лисвийке.
— Да-а-а?
— Да. На такой, как мама. На самой красивой. А не на какой-то бледной земной поганке!
— Послушай, — нервно усмехнулся Эдгар, — ты хоть помнишь, что я не очень-то лисвис? Совсем, можно сказать, не лисвис?
— Ну и что, — надула губы Аола, — ты был наш. А теперь решил к своим перекинуться?
— Я и так ваш, Аола. О чем ты?
— Конечно! У тебя будет белая женщина, белые дети… А мы куда? По боку?
«Вредно посвящать себя детям без остатка», — подумал он обреченно, — «очень вредно».
— А на лисвийке мне жениться все-таки можно? — спросил он осторожно.
— Можно, — великодушно сказала дочь, — но на самой достойной!
— Ну, еще бы! — усмехнулся он, — иначе будет не канонично!
Риция сидела в кресле напротив. Когда она бывала спокойна после таблеток, то выглядела почти нормальной. Красное платье облегало ее исхудавшую фигурку, черные волосы для удобства были коротко подстрижены, туфли — детские, без каблуков и с ремешками.
— Не знаю, может, покормить ее еще раз? — неуверенно проговорила Шенни, — она в обед почти ничего не ела.
— Лучше не беспокой ее, — сказал Ольгерд, — она так редко просто сидит!
Чаще, конечно, Риция ходила и разбрасывала в доме всё, что попадало под руку, как годовалый ребенок. Иногда это умиляло, но в основном, раздражало своей безысходностью. Годовалые дети вырастали, его жена оставалась такой уже десять лет.
Ольгерд пытался переключиться на дочь. Стал приходить домой раньше, чтобы общаться с ней. В результате больше десяти минут тесного общения со своим ребенком не выдерживал и в оставшееся время тупо смотрел телепрограммы, восстанавливая утраченную энергию.
