— А что, это мысль! — отчетливо пронеслось в голове у Анны, — Пожалуй, это выход из создавшегося положения. Все равно они не выпустят отсюда живой и будут мучить до конца, пока либо не получат хоть какой-то результат, или разрежут на куски, если поймут, что ничего не получается, так хоть таким образом, что-то понять.
— Уже сдалась, — раздался её же внутренний голос, и добавил, — умереть ты всегда сможешь. А попробовать бороться за свою жизнь, и жизнь, которая теплится в тебе, гораздо труднее.
Слезы навернулись Анне на глаза. Она не была уверена в том, что беременна, но какое-то неведомое, возможно, шестое чувство, вдруг подсказало ей, что это так. Она сжала губы, и попыталась отбросить от себя эту мысль, но все тот же внутренний голос произнес:
— Верь, не верь, а если это так? Убить себя можно. А что сказал бы Михаил, если узнал бы, что ты ждешь ребенка? Он сказал бы, что надо бороться, всеми силами, до конца, до последнего вздоха, и если погибать, то так, чтобы прихватить с собой тех, кто держит тебя здесь. По крайней мере, такая смерть будет оправдана.
Анна разговаривала сама с собой и понимала, что правда на стороне той, кто говорит, может быть и пафосно, но очень правильно.
— Ну что же, значит, попробуем бороться. Не знаю как, но попытаемся, — сказала она сама себе, и попыталась заснуть.
Анна проснулась оттого, что два экрана, которые висели слева от неё, неожиданно включились, и на них появилось изображение лица мужчины, который представился как Антон Сергеевич.
— Доброе утро. Пора начинать процедуры, милочка.
Анна промолчала. Мельком взглянула на экраны, и подумала:
— Хорек. Самый натуральный хорек. И как это я сразу не поняла, кого он мне напоминает этот Антон Сергеевич. Такая же приятная на вид мордочка, усы в разные стороны и длинный нос, который, кажется, будто шевелится, когда он разговаривает. А сунь палец, моментально укусит.
В этот момент где-то за стенами помещения, в котором она лежала, что-то заработало, и послышалось мерное гудение. Видимо включилась очередная установка, и сразу же вслед за этим Анна увидела, что загорелся индикатор второй капельницы, и по трубочке стала поступать какая-то желтовато-мутная жидкость. Прошло не больше минуты, и она почувствовала боль. Она растекалась по всему телу. Казалось, что её бьет электрическим током. Но потом она поняла, что вряд ли, скорее всего, это жидкость вызвала в её теле такую реакцию. Не выдержав, Анна закричала и непроизвольно стала судорожно двигаться. Привязанные руки и ноги, не позволяли этого. А туловище в двух местах тоже оказалось привязанным к постели. Она могла лишь чуть ерзать по постели, напрягая все мышцы. Боль продолжала усиливаться, и, в конце концов, Анна потеряла сознание.
— Плохо, вы очень плохо себя ведете, а главное, глупо, — услышала она все тот же голос, как только пришла в себя. Бросив взгляд на экраны, она увидела недовольное лицо Антон Сергеевича.
— Я же знаю, что вам больно, очень больно. Вы что решили, что так будет лучше? Вряд ли. Поймите, человеческий организм имеет свои пределы прочности. Слышали бы вы себя со стороны, как вы кричали от боли. Хотите послушать?
— Нет, — произнесла Анна,
— И правильно. Ничего приятного. Вопль человека, которому больно, вызывает у одних жалость и сострадание, у других, непонимание. Я отношусь к числу тех, кто не понимает, зачем терпеть боль, если её можно избежать. Вам достаточно проявить чуть-чуть своих потенциальных способностей, и боль моментально исчезнет. Поймите, это в ваших интересах. Чем быстрее мы поймем механизмы процессов, происходящих в вашем организме, тем быстрее кончатся ваши мучения. Поняли меня?
— Да, — снова однозначно ответила Анна.
— Вот и отлично, тогда повторим эксперимент.
Опять что-то, где-то загудело, капельница подала раствор, и боль снова пронзила все её тело. Она росла, и казалось, ей не будет конца. Еще немного, и она просто умрет, столь невыносимой была боль, которая разрывала её на части. Казалось, что кто-то внутри неё кричит ей:
— Дура, ты что, не понимаешь, что ты простой человек, что жизнь висит на волоске? Кончай корчить из себя героиню. К чему этот дурацкий патриотизм? — и разговаривая с собой, Анна отвечала, продолжая корчиться от боли:
— Я не знаю, может быть, ты права, но, наверное, еще не время, еще есть остаток сил сопротивляться этим ублюдкам.
— Хочешь стать калекой, да?
— Нет. Пойми, боль лишь в мозгу. Пока они еще не пилят и не режут меня на части, они просто проверяют меня на прочность, понимаешь?
— Я понимаю, но мне больно, очень больно.
— Верю, но надо терпеть.
— Ради чего?
— Ради жизни. Чем быстрее мы сдадимся, тем быстрее нас не станет. Когда опыты прекращаются, подопытных просто утилизируют. Пойми это.
— Ну и черт с тобой, терпи, раз ты такая дура…, — сознание вновь заволокло туманом, и Анна отключилась.
Странно, но когда Анна очнулась, лишь воспоминания остались, о пережитом, а последствий о пережитом она не испытывала. Открыв веки, взглянула на экран. Пристальный взгляд Антон Сергеевича и выражение лица говорили, что он недоволен её поведением.
— Повторим, или одумались?
— Вам виднее.
— Значит, повторим, — и снова её мучения повторились. Теперь она воспринимала их иначе, кричала, корчилась, как могла от боли, и ждала, ждала, когда потеряет сознание. Она молила саму себя как можно скорее утратить связь с миром, в котором её пытают, причиняя нечеловеческую боль….
— Вы меня огорчаете, произнес с экрана Антон Сергеевич, когда очередная попытка снова окончилась неудачей, — Поймите, любой организм, всегда имеет свои пределы. Рано или поздно, вы поймете и сломаетесь, и зададите себе вопрос: — ради чего было терпеть, если все равно пришлось сделать так, как вас о том просят?
Трудно было понять, сколько прошло времени. Может быть сутки, или всего лишь час, а может быть всего несколько минут, прежде чем экраны снова ожили, и на них появилось знакомое лицо. Время растянулось подобно резине, и понять его рамки, Анне было не под силу.
Антон Сергеевич смотрел на неё, но на этот раз на его лице ничего невозможно было прочесть.
— Отдохнули, обдумали свое поведение?
Она хотела ответить, но промолчала.
— Да и что она могла сказать, что по-прежнему будет сопротивляться, до тех пор, пока хватит её сил? А на сколько её хватит, — она моментально представила себе, как сейчас снова начнется все снова, и дикая боль пронзит все её тело, и поэтому, не выдержав, она заплакала. Ей было больно не оттого, что её пытали, а от бессилия что-либо предпринять. Она закрыла глаза, и мгновенно перед ней предстал образ самого любимого человека на Земле — Михаила. Он шел своей привычной, уверенной походкой ей навстречу, улыбался, и его глаза светились необыкновенным теплом и любовью, к ней, к Анне. От этого, она еще сильнее заплакала, и хотя слезы, наполнившие глаза, стали щипать, поскольку она лежала и не могла даже утереть их, ей было безразлично. Перед ней, словно живой стоял образ Михаила. Ей хотелось протянуть к нему руки, броситься навстречу и, обняв, целовать, и говорить, говорить, слова любви, которые она к нему питает. Голос Антона Сергеевича, словно брошенный камень в зеркало, разбил картинку, которую она видела.
