Нава удивилась, как эта мысль близка тому, что она говорила Тане… маме…
— И вообще, — продолжал Кандид, — Мать-Природа настолько выше нас, что иногда воспринимается как абстрактное понятие, хотя вот она… прекрасная и вездесущая… вокруг… Но здесь, в Лесу, она все-таки хозяйствует через вас, подруг… Или же вы присвоили себе право хозяйствовать от ее имени. Ведь ты не хотела лезть в этот Паучий Бассейн и проходить Одержание! Я помню!.. Но тебя загипнотизировали и затолкали туда… Тобой по-хозяйски распорядились… Мной тоже, но мне удалось убежать… Я потом думал, когда способность думать, наконец, вернулась ко мне, я думал, что в Лесу что-то происходит не так, неправильно… Хотя, конечно, и раньше Мать-Природа уничтожала целые виды живых существ… Но мать не может… Это человеческая мать не может, а что я знаю про материнские чувства природы?.. Мне сейчас подумалось, что, может быть, некто загипнотизировал вас, подруг, и убедил, что вы выполняете волю Матери-Природы, хотя это не так…
— Мы не дети Матери-Природы, — грустно вздохнула Нава. — Мы — ее мысли… Сначала — одни мысли, потом — другие… Ты ведь не думаешь все время одну и ту же мысль…
— Нет, — оторопев, согласился Кандид. — Кто тебе сказал?
— Она сама.
— Мыслить материальными объектами?! Какой-то солипсизм, вывернутый наизнанку, — пробормотал себе под нос Кандид. — Это мне в голову не приходило. Об этом надо подумать…
— Ну, подумай, — кивнула Нава. — Вылезаем? — протянула она ему руку.
Кандид взял ее руку в свою и даже сделал шаг вперед, но вдруг уперся и выдернул руку.
— Иди, я потом.
— Что с тобой? Опять стесняешься? — удивилась Нава.
— Не знаю, наверное, — пожал он плечами.
— Но это же глупо, Молчун! — улыбнулась Нава. — Стесняться можно женщину, да и то не собственную жену… А я уже совсем не женщина, — она вылезла на берег и протянула ему руку. — Ну, давай!
— Ну да, конечно, не женщина! — воскликнул Кандид недоверчиво. — Да я, может, такой прекрасной женщины и в жизни не видел!.. Точно — не видел! — распахнул он глаза. — Нава, ты божественна!.. Ты — идеал Женщины!..
— Да говорю же тебе — не женщина! — всерьез рассердилась она, ей стало неприятно, что ее называют и считают женщиной — примитивным существом из прошлого. — На, смотри, обормот! — в сердцах села она на песок и раздвинула ноги, между которыми было безволосо и гладко — так небольшие припухлости… атавизм… — Убедился?! — вскочила она.
— Нет, — признался Кандид, — та, что способна рожать — женщина! Как она это делает — второй вопрос. И то, что ей для этого не нужен мужчина, не имеет значения… А что касается меня, моих ощущений, то они мне говорят: ты — женщина. Впрочем, я действительно веду себя глупо. Но я понял: я стесняюсь не тебя, а себя, своего прогноза твоих эмоций при виде меня… Твои подруги успели привить мне комплекс неполноценности… Козел, козлик, вонючий, грязный… Глупо, все глупо… Но ты все-таки не смотри, — он шагнул из речки, ухватившись за ее руку.
Только Нава и не подумала отворачиваться и закрывать глаза. Еще чего! Потакать всяким глупостям, будто она не видела его голым, будучи женщиной! Хоть и молодой, но уже способной к деторождению. И ей вовсе не хотелось смеяться при виде его наготы. Ни тогда, ни сейчас. Он был, по-своему, красив, как всякий молодой, здоровый зверь и даже человек… А «корень любви» — что ж, если Мать-Природа сочла его необходимым, не нам обсуждать и, тем более, высмеивать ее решения.
— На тебя вполне можно смотреть! — сообщила она Кандиду. — Вон на кустах твоя новая одежда, — показала Нава и ушла за кусты.
Кандид осмотрел одежду и был немало удивлен тем, что она включала в себя два предмета: брюки и рубаху. До сих пор он, как и все в деревне, мужчины и женщины, носил длинную грубую рубаху неопределенного цвета, которые произрастали на одежных деревьях у поселка. Деревья никогда не плодоносили брюками. Да и трудно от них ждать фантазий модельеров. Одежда была добротна, удобна, крепка и на красивых фигурах даже иногда красива — чего еще? И никакой тебе текстильной промышленности… Откуда Нава взяла брюки?
Но вопросами Кандид задавался недолго, поспешив упрятать свою наготу. Одежда оказалась точно по его фигуре. Он присел, встал, наклонился — все было отлично. Нигде не тянуло, не жало, не трещало. И при этом ни единого шва. Вот бы такие деревья на Материк!.. Да куда там — текстильщики и модельеры порубят и пожгут: столько народу без работы останется… Да… Нет в мире совершенства.
Кандид расчесал пальцами длинные, почти, как у женщин, волосы, повесил на шею скальпель, привязанный к стеблю вьюна, и вышел из-за кустов.
Нава ждала его в точно таком же, по фасону, костюме. Только рубаху припоясала гибким стеблем лианы, не ободрав листьев, которые очень живописно смотрелись на более светлом переливающееся-зеленом фоне рубахи. В светло-желтые пышные волосы она воткнула ярко-синий цветок и выжидательно смотрела на Кандида сияющими ярко-синими глазами.
— И она еще утверждает, что не женщина! — развел руками Кандид. — Не знаю, как другие, которых здесь не вижу, а я, как и положено козлу, сражен твоей женской красотой наповал!
Он припал на колено и, молитвенно сложив ладони у сердца, склонил перед Навой голову.
— Что ты делаешь? — засмеялась Нава.
— Так у нас поклоняются любимым богам, — объяснил, подняв на нее взгляд, Кандид. — Между прочим, при обычных обстоятельствах богини тоже недоступны смертным мужчинам. Разве что богиня вдруг воспылает к кому-нибудь из этих ничтожных любовью… Только это сказки, придуманные мечтательными мужчинами для самовозвеличивания… Я так и не понял, есть ли у вас сказки?
— Есть, — ответила Нава, — как не быть. У нас каждый разговор наполовину сказка.
— Это я заметил, — усмехнулся Кандид.
— Но есть и специальные сказки. Дети любят.
— И почему дети везде любят сказки? — спросил сам себя Кандид и сам ответил: — Наверное, потому что в них все возможно и почти нет запретов… Расскажешь мне перед сном?
Нава неопределенно пожала плечами. Они подошли к озеру и посмотрели на себя в его зеркальной поверхности.
— Ой! Как мы похожи! — вскрикнула Нава.
— Да, — согласился Кандид. — Только ты лучше и красивей…
* * *
А теперь он лежал на пластике, превращенном в лежанку, и тихо постанывал. Когда он болел в первый раз — когда она его выходила, — то приобрел защиту от многих болезней. Она помогла приобрести, все женщины в их деревне это умели. Но для того, чтобы преодолеть «полосу боев», этого недостаточно. Даже не все дети Леса могут преодолеть ее. А уж для чужаков она, вообще, непреодолима.
